Шер уходит из дома Али следующим утром. Легко поднимается с низкого топчана, натягивает четки на запястье — яссир чувствует, что еще в одной бусине появилась слабина. Такие ночи можно считать почти полноценной бурей.
Шерил быстро осматривает жилище рашада — захламленное, бесхозное настолько, что его можно назвать логовом. Порядок, пожалуй, только в книгах и бумагах. Только в тех областях, которые не нужны рашадам, хранящим знание о настоящем, и яссирам, лелеющим тысячелетнюю историю Пустыни.
Одна книга оказалась сдвинута со своего места и небрежно брошена рядом. Шер берет в руки толстый том с железными уголками на обложке, листает, поморщившись. Осторожно возвращает все на свои места — многолетняя привычка, в Пустыне не должно оставаться следов твоего присутствия, во всем мире не должно оставаться следов твоего присутствия — и уходит. Его ждут дела, самое важное из которых — воспитание самого сильного яссира Оранжевого города, мальчишки на четыре года младше Али.
Рашад вытягивается на топчане и вжимается в стену. Парень кусает запястье. Ему снятся кошмары. Ему всегда снятся кошмары. В зыбкой дреме видений он понял, что Шер ушел, что на оставшиеся несколько часов сна — никакой поддержки, никакого спокойного прикосновения к затылку, ничего, что помогло бы сбежать от Безымянного бога, следующего за каждым рашадом по пятам, до рождения и после смерти.
К полудню жизнь в городе затихает, сворачивается ленивыми змеями в двориках и за стенами домов. Али ждет этого времени с нетерпением. Люди исчезли, скрылись, и теперь можно выйти на солнце, прижаться затылком к белым стенам домов, коснуться ярких стеклянных плиток на них, обозначающих генетические последовательности.
Щуриться, разглядывая сквозь ресницы слепяще-яркое солце.
Радоваться.
Али даже задремал, и ему привиделся встрепанный старик-ученый, который держал на руках младенца с отсохшей левой ручкой и затянутыми бельмами глазами. И столько любви было в глазах старика, столько обожания и чистой веры в будущее, что хотелось верить: это ребенок будет жить в новом, лучшем мире.
Али вздрогнул от прикосновения к плечу: перед ним стояла женщина в простом платье-абайя и смотрела прямо в глаза.
И небо, казалось, светилось в ее взгляде.
Али зажмурился и помотал головой.