Как еще рассказать о вечной любовнице, темном кардинале, силе, управляющей всей пустыней? О любви?
Бог есть любовь
Бог есть любовь
«Бог есть любовь», — Александер, старый рашад, повторял эту фразу как мантру, долбил и долбил, возводя из трех недлинных слов стену вокруг сознания. Он ехал в открытом кузове внедорожника в середине каравана. Он закутался в джеллабу и намотал шемах, чтобы спрятаться от мелкого пыльного песка и солнца. Он думал о Темной Госпоже и звездах в ее короне, а не о том, зачем и по чьей воле едет за пределы Пустыни.
Исподволь в ощущения вкрадывалась горечь, оседала на корне языка, заставляла чаще сглатывать густую слюну. Александер подумал, что караван скоро догонит буря: она уже подкрадывается, задевает крыльями, оседает красным оксидом ртути на складках бурнуса.
На их маленький караван смотрит Безымянный Бог. Старик в лохмотьях мерещится на западе, со стороны умершего и еще не возрожденного Зеленого Города. В его руках четки из потрескавшихся бусин, на его предплечьях — браслеты из неровных стеклянных капель, земля у ног его усеяна бусинами, которые раскрошили яссиры, проводя караван через бурю от города к городу...
Алекс осознал, что проваливается в видения прошлого. Попытался развернуться, но в дрожащем маленьком пространстве кузова не было простора. Он повел плечами, плотный бурнус свалился к ногам. Сидящая слева женщина плавно повернулась и посмотрела на него, в складках платка синели ее глаза.
Мужчина не стал задавать бессмысленных вопросов. Рядом сидел практически полноценный яссир. Видения рассеялись, унесли с собой горечь, пришла наконец знакомая головная боль, сорок лет с ней прожито. Рашад обреченно поднял бурнус и натянул плотный капюшон на глаза, закрывая свет.
«Бог есть любовь», — даже произносимые мысленно слова отдавались неприятной болью у висков и под глазницами. Страдание сползало ниже, уже миновало шею, скоро станет жаром в костях и зудением кожи, которую хочется разодрать. Александер разозлился бы на яссира, чьи случайно пойманные ощущения стали причиной, но ведь товарищ ни в чем не виноват.
Злиться стоило только на себя: лекарство, которое хоть как-то действовало, осталось в кармане жилета. Порция, что он сунул в традиционный наряд, закончилась два часа назад. Машину трясло, не было никакой возможности устроить голову на скрещенных запястьях и попытаться задремать. Алекс сел по возможности ровно и стал ждать того момента, когда сомкнутые веки станут прозрачными, и он увидит Темную Госпожу. Эти мечты помогали удержаться от расчесывания кожи в кровь.
«Бог есть любовь», — да из каких глубин генетической памяти пришла эта фраза, ведь ни один из богов Пустыни не любовь. Страсть, опека, насильственная эволюция, наблюдение, но не любовь.
Когда Темная Госпожа за руку приводит мужчину к женщине и соединяет их ладони, ей не интересно, будут ли они жить долго и счастливо вместе. Ее покрывало накрывает двоих, и губы женщины касаются губ партнера. Смуглокожая богиня заплетает косы и, кажется, дышит стонами, слетающими с губ. Целую вечность спустя ночь заканчивается, и богиня уходит. Напоследок в невесомом поцелуе приникает к животу женщины, и исчезает в неземной глубоко-синей вышине.
Машина остановилась, Александер едва не выпал, но его поддержала тонкая и твердая рука женщины-яссира. Алекс тяжело выбрался наружу и попытался, опираясь о кузов, успокоить одновременно дыхание и сердце. Колено дергало, но какая это, в сущности, малость. Яссир снова потянулась поддержать его, он брезгливо отодвинулся: дайте хоть минуту побыть одному, а не со всем божественным пантеоном одновременно.
— Женщина! Хочешь помочь — найди мои вещи. Уйди прочь.
Караван миновал Пустыню и короткой змеей из трех машин взобрался на скалистый уступ над ней. Внизу — не так уж и далеко — клубился оранжево-красный песок. Буря, которая их так и не догнала, осталась вариться в своем котле. Ох, и бесится же сейчас Господин Пустыни. Впрочем, тише, не стоит гневить его, ведь гравитационные аномалии могут докатиться и сюда. А транспорт, собранный по старым чертежам из нового пластика, может и не выдержать.
Алекс усмехнулся: в Пустыне было одно кое-как восстановленное производство пластмасс. Рядом с жителями гор на маленьких лошадках его товарищи и он выглядели пришельцами. Разве что такими же оборванными. И традиции, и здравый смысл подсказывали, что выходить за пределы городов стоит только в традиционной одежде.
Далеко за его спиной, за машиной, метрах, наверное, в сорока, стояли пять человек: двое из экспедиции, трое встречающих. Александер закрыл глаза — ах, если бы это помогало отсекать ощущения — и пытался понять, что за существа их встречают. Очень долго не верилось, что это люди, настолько ощущения от их тел и отголоски мыслей непохожи на то, чем живет Пустыня. Двое из них, как ни странно, женщины. Одна показалась рашаду больной, но за ее спиной виднелась тень Темной Госпожи, а это верный знак.
Алекс выдернул из кузова свою трость и прошел к горным жителям. Да, женщина хороша: наверняка сможет выносить и родить ребенка. Чуть более мускулиста, чем следует, и отчего-то бледна, не было бы проблем с кровью. Рашад задумался, перебирая свое поколение и следующее за ним: он помнил троих, кто мог дать жизнеспособное потомство.
— Вот эта подойдет, — Александер указал на одну из женщин, темноволосую, в штанах и с каким-то оружием на поясе. — А вторую лучше не брать.
Тишина длилась одно или два мгновения. Потом все заговорили одновременно, языки смешались, одновременно возмущение и обида: оказывается, горные неплохо знают наречие Пустыни.
А еще минуту спустя Алекс упал на землю, неловко отводя ладонь от разбитого носа. На щебень закапала кровь. Мужчина успел порадоваться, что боль от удара отвлекает от видений, и уплыл в обморок.
* * *
Он очнулся, и незнакомое небо смотрело на него. Он съел несколько таблеток нового обезболивающего, которое кто-то вложил ему в ладонь, и небо стало просто небом. Правда, люди рядом тоже сразу стали сложными и непонятными: как можно общаться, не зная, что чувствует собеседник?
В небе гроздьями вспыхивали огромные яркие звезды.
— Что ты натворил, ты, песчаная змея?
— Не сравнивай меня с этими благородными созданиями. Они ведь наверняка не делают таких глупых поступков, да?
— Да! Песчаные змеи не говорят в племени с матриархатом, что готовы забрать их посла!
— С воинственным матриархатом, хочу сказать.
Александер провел ладонью рядом с разбитым носом. Кровь давно остановилась, на лице была какая-то повязка, из-за отека не полностью открывался левый глаз.
— Ты остался жив, так что здесь нормальный матриархат. Но что я хочу тебе сказать, главное достояние экспедиции ты наше... Думай, перед тем как говорить.
— Ханнам, мой дорогой брат, — Алекс задумался перед следующей фразой, ведь приходилось объяснять очевидные вещи, — Ханнам, все, кто еще может называться рашадами, больны и отвратительны характером. Не то чтобы мы не хотим тебе помочь, часто мы просто не помним о том, что кто-то просил молчать. Так заведено: всем, кроме цели существования, можно пренебречь. Каждый из полудюжины рашадов, которых ты сюда затащил, будет искать фертильных особей, совместимых с нами, и не будет об этом молчать.
Небо было чистым и ослепительно прозрачным, наконец на его темном бархате ясно просматривался Млечный Путь. В воздухе не было пыли.
Александер, цепляясь за протянутую руку Ханнама, слез с кузова и встал рядом с главой их миссии.
— Мой дорогой брат, — у них был только один общий предок три поколения назад, и совсем разные ветви развития, но рашад не мог отвязаться от этой фразы. — Мне заночевать в машине, или ты покажешь отведенные нам жилища?
— Откуда такая покладистость? — Спросил яссир, бездумно вглядываясь в темную громаду горы.
— Хорошие таблетки. Давай ты быстрее покажешь мне дом и пойдешь выполнять посольские дела.
— И никаких запретов на секс?
— Если это для тебя единственный способ решать дипломатические конфликты.
— Сам бы шел и решал, змея.
Александер рассмеялся. Завтра дипмиссии яссиров придется охранять злых и жадных до крови рашадов. Или охранять жителей от рашадов, но вероятность этого невысока.
Молитвенные практики
Молитвенные практики
Домики в горах каменные, темные, неуютные, будто выросшие из скалы, или, наоборот, в нее вросшие. Слава прогрессу, уже несколько сотен лет людей Пустыни размещали в маленьких строениях на одного, а не в общинных домах. Слава дипломатическим отношениям, Ханнаму не приходилось ночевать одному.
В первый раз пришлось долго объяснять, что от него никакой репродуктивной пользы для деревни, что это никак не повлияет на подарки от пустынных жителей, что он, наконец, просто приехал на разведку. Что идея секса ради политических решений, как бы сказать, немного не вписывается в идеологические нормы его народа, что его боги неодобрительно смотрят на секс без цели (что он нес?), что, в конце концов, он не хочет сейчас тесных телесных контактов!
Ханнам шумно выдыхал тем вечером — к иблису, он яссир, он самый нормальный в своем третьем поколении; и пустыня пройдена без бури и раскрошенных бусин, надо вознести хвалу богам.
Наутро вздохнул, что Безымянному Богу хвалу возносят не так, и больше об этом не думал.
В каждую следующую миссию он только кратко напоминает про репродуктивную пользу... про репродуктивное бездействие. К седьмому году поездок и девятую подряд встречу с послом он перестает рассказывать одно и то же.
Он приезжает, швыряет в угол светодиодный фонарь — перепало от щедрот с чудом сохранившихся складов, снимает все свои одежды и аккуратной стопкой складывает в углу. Сложнее всего снимать платок, но сам воздух подсказывает: здесь безопасно, здесь нет пыли, здесь не отравишься от одного неосторожного вдоха. На его запястьях всегда остаются четки (с каждым годом бусин там все меньше) и несколько нитяных браслетов, подаренных кем-то в юности. Глупая привычка, думает Ханнам, когда смотрит на свои руки. Несколько лет назад на левой руке как-то оказался кожаный браслет, характерный для этих мест, и его Ханнам тоже не снимает, тоже, думает, глупая привычка.
Комната небольшая, помост кровати занимает две ее трети. Ханнам уже привычно перекладывает мех и шерстяное одеяло к краю кровати, вытягивается на хлопковых простынях. Фонарь раскидывает синие блики по потолку, в этом неверном свете видны только очертания тела.
Из-за плотной шторы, разделяющей два помещения дома, выходит женщина, два шага — и она ложится на постель рядом с Ханнамом, параллельно его телу. Ее рука ложится на его ладонь, пальцы соприкасаются.
Первые — минуты? часы? — все сосредоточено на движении пальцев. Большой палец осторожно оглаживает костяшки чужой руки, медленно и твердо. Шершавая подушечка запинается о ноготь. Медленно движения перемещаются в центр ладони, мужчина пытается процарапать там что-то, религиозный символ или древнюю букву. Пальцы путаются, встречаются, две ладони чуть не дерутся за главенство. Кто-то из двоих наконец не выдерживает, поворачивает ладонь, прижимает руку партнера. Минуту спустя опять: исследовать ногтями запястье, проводить с усилием и медленно, пытаясь запомнить и так выученное наизусть. Иногда на руках прибавляется шрамов. Тогда пальцы останавливаются, касания становятся мягче и легче.
Руки и ладони мало. Мужчина вырисовывает, выпрашивает разрешения на чужом запястье; переворачивается и нависает сверху. Начинает оглаживать плечи, ногтями процарапывает ключицы, проводит по бокам и мускулистому животу.
Движения становятся хаотичнее, в них все меньше договора и исследования, все больше танца и, наверное, страсти. Каждый раз Ханнаму в этот момент кажется, что в синих тенях стоит Темная Госпожа.
Он склоняется вниз и целует горло женщины. Сухо касается губами кожи. Она что-то выдыхает в его плечо, этот выдох теплый и мокрый, и это до сих пор настолько непривычно, что продирает дрожью. Ханнам проводит губами над кожей, в считанных миллиметрах, следом ведет пальцами.
У нее большая и тяжелая грудь, которую удобно охватить ладонью, у нее твердый живот, у нее узкие бедра, у нее бледная, бледная кожа. Ханнам дышит в пупок, его ладони прижаты к животу женщины, он сам давно сполз к ее ногам.
Почти всегда в этот момент женщина заметно расслабляется, чуть сгибает колени, двигает тазом вверх. Ханнам, дитя пустыни, чувствует влагу, слизывает, его рот наполняется слюной.
Это почти поцелуй.
Дальше все путается, они наконец двигаются вместе, тянутся друг к другу, дышат, дышат... Сорвано выдыхают одновременно и засыпают до утра. Женщина дремлет чутко и уходит перед рассветом. Ханнам в первую ночь всегда спит очень крепко, измотанный караваном, а в остальные дни не выпускает пальцы женщины из рук — всю ночь.
И он никогда, никогда не целует ее даже по пустынному обычаю: касаясь сухими губами губ и задевая крыльями носа ее нос. Но он всегда рад видеть посла и рад, что последние три года их миссию встречает именно она.
* * *
Александер проснулся в темноте, вышел в сизые предутренние сумерки. Действие таблеток почти закончилось, у него оставалось полтора или два часа ясного сознания, и он хотел, наверное, выпить кофе и посмотреть на рассвет. Постоять молча, не думая ни о богах, ни о людях.
Кофейный напиток все миссии Пустыни возят с собой. Не то чтобы это было необходимо, это скорее традиция, принадлежность, средство содержать бессильных рашадов и сочувствующих хоть в каком-нибудь порядке. Часть плантаций в подземельях всегда отводилась под кофе. Горелка, сухой спирт, джезва — на ритуалы вокруг напитка ушло полчаса.
Алекс, взяв шерстяной бурнус и кофе, сел смотреть на рассвет. Далеко внизу клубилась Пустыня, наверняка в ее желто-красной массе можно рассмотреть белые отблески ядовитого озера или синюю ленту великой реки. Серое небо медленно светлело, холодный воздух поздней весны чувствовался в горле, под ладонью была трава, покрытая росой.
Рашад улыбнулся таким простым и надежным плотским чувствам и сделал глоток горького кофе.
Через четверть часа деревня за спиной окончательно проснулась и зашумела. Александер занес кружку в дом, взял трость и вторую порцию кофе, прошел к соседнему маленькому домику. Подошел к Ханнаму, ткнул его тростью несколько раз, добиваясь осмысленного взгляда:
— Вставай, я сделал тебе отвратительный холодный кофе. Давай обсудим планы на день, пока я не превратился в старого брюзгу, которого интересует только генетическая программа. И, обожаемый брат мой, — Алекс очень хотел следующую фразу злобно прошипеть, — не занимайся сексом рядом с рашадами.
Ханнам под раздраженный стук трости быстро оделся и вышел на улицу. Александер еще успел составить ему компанию с утренним кофе, довольно жмурясь на поднимающееся солнце, а потом прекрасный день закончился.
Если измерять адекватность восприятия мира по шкале от, допустим, нормы до рашада, то Алекс плавно пересекал Австралию и приближался к южному полюсу. Он подозревал, что такое полюс и не знал ничего о материках, больше похожих на большой остров, но это не мешало осознавать, что замечательный, лично для него созданный и отменно работающий препарат вот-вот закончит действовать. Рука потянулась к коробочке с таблетками без участия разума. Александер предусмотрительно оставил таблетки в кармане жилета, в человеческой одежде, а сейчас на нем балахон джеллабы, но все равно нервно отдернул руку.
«Нет, — шептал он, — да сойдут к нам мои боги».
Свод небес дробился осколками витража и становился ярче, мутировал в яркий циан и электрик. Алексу казалось, что небо оседает на коже тонкой сапфировой пленкой, ложится на траву рядом, окрашивая ее в фиолетовый. Один неосторожный вдох открытым ртом, и синяя пленка проникла в горло.
Александер закашлялся, выхватил у Ханнама кружку, сделал пару глотков, выплюнул их, упал на землю, уткнулся лицом в бурнус, уложив все действия в одну минуту. Ханнам с заметным злорадством провел рукой над плечом своего ведущего специалиста, но не касаясь его, и направился устраивать этот иблисов рабочий день.
Нестабильное поведение
Нестабильное поведение
День прошел примерно так, как рашад и мечтал: отвратительно. Пять с четвертью часов светового дня — долина была закрыта склоном горы на северо-западе — ссыпались сквозь пальцы и оставили пальцы дрожать. Мерещились боги и песок, болела голова за глазами, привычно дергала нога, отек на левом глазу расплылся к щеке.
Он и его корпус инвалидов — пять рашадов четвертого и пятого поколения — дошли в резко опустившейся темноте к окраине деревни. Если не врать себе, то это скорее ребята его довели и помогли сесть рядом с домиком, расстелили бурнусы, кто-то принес кувшин ледяной воды. Ханнам встал над ним, резко очерченный холодным светом фонаря, протянул дневную дозу таблеток и полотенце.
Александер достаточно долго соображал, что надо сделать, но потом наконец съел лекарство и приложил холодное полотенце к глазу. Головная боль медленно уходила, реальность потихоньку расставалась с ультрамариновой пленкой. На зубах исчезал привкус раскрошенного камня.
— Ты похож на Безымянного Бога, мой дорогой брат. На этого безумного ученого, наблюдателя в лохмотьях, который умиленно смотрит на шалости своих товарищей. Сколько раз ты прошел бурю, Ханнам? Сколько раз защитил караван за собой и раскрошил стеклянную бусину в пальцах? Сколько еще раз нашему поколению суждено выйти за пределы человеческих возможностей? Сколько, ответь старику, нам еще расплачиваться с генетической программой?
Последнюю фразу Алекс запил холодной водой, хотел заткнуть сам себя, но слова все равно прорывались наружу. Рашады вокруг — самый старший на дюжину лет младше него — приводили себя в порядок и уходили спать. Александер никак не мог набраться сил, и просто лежал и смотрел на звезды.
Должно быть, он задремал. Он очнулся от боли, прострелившей колено, заметался в судороге, опять приложился скулой о твердую землю.
Организм болью сигнализировал, что он жив. Если по интенсивности боли измерять степень живости, то Алекс в лидерах. Слава прогрессу и Бесплодной, которая к нему ведет, болело только тело. Конечно, почти везде, а через четверть часа на холодной земле к списку больных частей добавится что-нибудь еще, но никаких — никаких, и какое это блаженство — сверхчувственных ощущений.
От глубокого вздоха заболели еще и ребра.
Алекс засмеялся, ребра заныли сильнее.
Александер прекратил беззвучно хохотать только когда ему на плечо легла холодная ладонь. Звезды заслонил силуэт, похоже, женский. Мужчина прищурился, движение отдалось болью под глазом, он опять сдавленно, истерически засмеялся.
Женщина, определенно это была женщина, заставила его подняться и пройти в дом. Алекс не помнил, как упал в кровать и оказался укрыт. Ночью ему снилась эта женщина, и он злился, потому что предпочел бы не видеть снов.
***
Алекс проснулся перед рассветом от того, что просто невозможно было дальше спать. Выпил залпом всю оставленную чистую воду, почесал трехдневную щетину, ободрал отслоившуюся кожу с запястья.
Кофе пришлось варить у Ханнама.
— Здравствуй, брат мой. Просыпайся, я сделал тебе кофе, — Алекс неопределенно ткнул тростью в сторону спальни, — и прошу еще раз, пустынных богов ради, не занимайся сексом так близко к рашадам в целом и ко мне лично.
Посол Пустыни и его рашад сидели на траве с горячим кофе в руках и смотрели на рассвет.
Алекс чуял, как таймер в крови отсчитывает секунды, минуты, может быть, полчаса, до того момента, когда на него упадет небо.
— Ханнам, мой дорогой брат, мы вчера нашли дюжину кандидатов среди тех мальчиков, куда вы пустили нас резвиться. А дальше, пожалуй, будет сложнее, — Алекс вздохнул и почесал ногтем синяк у носа, — теперь с каждым надо внимательно поработать.
Замолчали. Александер ждал, пока брат его яссир сообразит, о чем он умалчивает. Ханнам наслаждался холодным воздухом без ядовитых испарений.
За две минуты до того, как психосоматика обрушила свинцовые облака на сознание, Алекс успел выпить остатки кофе в два глотка и, тяжело вдавливая трость во влажную землю, направиться к своим подопечным.
Ханнам остался: надо было развернуть шатер и все-таки купить эту дюжину мальчиков, чтобы рашады могли делать с ними все что угодно.
***
Посол Пустыни и его рашад сидели на траве с горячим кофе в руках и смотрели на рассвет.
— Да чтоб пустынные змеи заползли к тебе в кровать, хватит трахаться, Ханнам!
Посол блаженно и немного глупо улыбнулся:
— Я купил тебе дюжину мальчиков. Тебе их мало и нужен еще кто-то в гарем?
Александер перемотал бинт на запястье перед тем, как ответить:
— Мы вчера играли, и их осталось девять.
***
Александер проспал, и Ханнам принес ему кофе. Первым, что просипел Алекс при виде яссира, была невнятная фраза про секс и его недопустимость.
***
Эффект обезболивающего закончился слишком рано, и кофе Алекс делал наугад, смешивая в джезве киноварь с жидкостью цвета индиго. Он вышел из домика-мыльного пузыря и, смутно ориентируясь по стенам и теням, нашел Ханнама.
Зябко кутаясь в джеллабу, закрывая платком глаза, рашад вручил кружку брату. Ушел.
К кружке была приложена записка с корявой надписью про нежелательность секса.
***
Алекс проснулся незадолго перед рассветом. Вышел в предутренние стороны и, ухмыляясь, прошептал куда-то в сторону Пустыни: «Я сделал это! Мы сделали это, слышишь?!».
— Вставай, брат мой, я приготовил тебе отвратительный холодный кофе.
Ханнам вышел и присел рядом, прислонившись к каменной стене. Через полчаса яссир уточнил:
— И что, никаких запретов на секс?
Алекс кивнул и запил выуженные из-за пазухи таблетки кофейным напитком. Работа была закончена.
— Ханнам, мой дорогой брат, яссир из яссиров и лучший руководитель миссий из всех, кого я знаю, — Алекс усмехнулся: безусловно, это была его первая поездка с дипломатической миссией. Безусловно, он приложит усилия, чтобы она была последней, — я хочу официально доложить, что мы нашли в этой глуши четверых, кто может попытаться получить потомство с жителями Пустыни.
— Неплохой результат.
— Здесь был на удивление разнообразный исходный материал: жители гор, жители другой стороны гор, жители равнины за ней. Правда, не было никого из этого поселения, а у меня были некоторые надежды именно на них.
Ханнам указал на уже поблекший синяк на носе Алекса.
— Да, воинственный матриархат и все такое. Но вы планировали эту операцию пять лет, вы таскались сюда по три раза в год и меняли бессмысленные камешки на стекляшки. Я даже не знаю, как вы смогли уговорить медиков синтезировать новые препараты, но спасибо вам за это. Кстати, ты знаешь, что пятому поколению рашадов уже нужны стимуляторы, чтобы хоть что-то рассмотреть в генетических линиях? Знаешь, отдай обратно тех особей, которые нам не подошли. И, да, мы выкачали в среднем по литру крови с каждого претендента, проверь, как они там...
— Ты пьян?
Алекс подкинул в ладони последнюю таблетку, и она упала на землю.
***
Проспав полдня, Алекс немного пришел в себя и пытался понять, насколько дерьмовым товарищем он был предыдущую неделю. Его не очень интересовал этот вопрос, но подобные размышления были интереснее бесконечного копания в ощущениях рашада. Выходило, что за те два часа осмысленной деятельности, которые почти удавалось вырывать каждый день, совсем откровенной дичи он не творил, хотя, безусловно, от адекватности был далек.
Но, если углубляться в историю их общества, какой адекватности ждать от рашадов? Разве что от последнего поколения, которое... Которое приближало репродуктивную программу к очередному краху, пожалуй, если не откроют заново хорошие микроскопы и компьютеры для обработки информации.
От мыслей по кругу Александра отвлекло прикосновение ладони к плечу. Он перехватил чужую руку за запястье — тонкое, женское. Взметнулось было привычное за прошедшую неделю инстинктивное «Нет!», но Алекс схватился за твердую руку как за уверенность в своей нормальности, поднялся и встал рядом с женщиной, немного над ней нависая.
— Спасибо.
Госпожа посол открыто смотрела ему в лицо и улыбалась. Именно та женщина, которая ночью укрывала его и отводила спать, а после уходила к Ханнаму. Именно та женщина, которая снилась ему все эти семь ночей. Замечательный специалист по международным контактам.
Когда уходят боги
Когда уходят боги
Караван из трех машин медленно спустился с горного уступа и нехотя, будто пытаясь отсрочить неизбежное, въехал в Пустыню.
Впереди ехали яссиры и искали дорогу. Буря вроде убралась с пути и, казалось, можно напрямик проехать к городу, чтобы привезти туда новый генетический материал. Генетический материал смирно сидел в машинах по двое, стиснутые рашадами, и дрожал от страха.
Это раздражало. Алекс и так не знал, пропустит ли их Господин Пустыни к городу — необязательно даже к Белому, к любому добраться бы; а если и пропустит — так есть же Темная Госпожа и Бесплодная. А богиня великой реки, несмотря на милость и мудрость, до смерти ревнива.
Не пришлось беспокоиться.
Ведущая машина начала рыскать, выискивая какой-то другой путь, пошла кругами. Полчаса поисков в самый полдень, потом яссиры приняли решение и погнали караван в одном направлении. За машинами стелилась желтая пыль.
Александер скорчился под тентом внедорожника и крепко, очень крепко держался за поручень. Нарастал встречный ветер. Вскоре пришлось включить генераторы поля, и мир окрасился в голубоватый цвет. Давление ветра чуть ослабло.
Машины пошли медленнее. Двигатели с каждым километром звучали ниже и как-то надсаднее.
Потом машины остановили, поставили треугольником, подняли мощность щитов до возможного максимума.
Александер, порывшись в багаже, выдал мальчикам, которых они тащили с собой с гор, по таблетке хорошего снотворного и заставил съесть. Младшим рашадам выдать бы этого же, чтобы не отвлекали защитников, но пока, казалось, не было необходимости.
Яссиры сидели в углах треугольника, лишенные даже призрачной защиты джипов, замотанные в свои тряпки, и безостановочно вертели четки. Алекс рискнул подойти к Ханнаму:
— Яссир, брат мой, мы встретили Господина Пустыни?
— Пока только псов его, — ответ такой же, как и тысячу лет до этого, отчасти успокоил. Но раньше рашады редко покидали свои города.
— Нам это чем-нибудь грозит?
Ханнам не медлил с ответом ни секунды:
— Мы вас защитим.
Рашады, немного путаясь в движениях, растянули плотную ткань шатра над машинами, хоть так закрываясь от бури. Сразу стало темно и пыльно. Едва видимая синяя энергия щитов угасала уже в паре сантиметров от них. Рашады сидели кружком в центре треугольника из машин, и ждали. Всполохи света под зажмуренными веками казались звездами.
Да храни нас Темная Госпожа. Пожалуйста, милая богиня моя, родная, жуткая и прекрасная, звезды заплетены в твои темные косы и слезы на ресницах висят алмазами, прошу в ногах у тебя, милостивая, сохрани от поступи отца своего.
Через несколько часов общего транса, сосредоточенной на жажде продолжить жить молитве, через несколько часов бури и шагов Господина Пустыни — ах, отчего с ними нет аасимов, несколько часов неглубокого дыхания сквозь ткань шемаха, стало ощутимо холоднее.
Темнее и легче, и появилась возможность глубоко вдохнуть и подняться. Прохладный воздух разбавил медовую тянучку мыслей, вырвал из забытья, разделил общность расплавленного стекла на людей; на рашадов, яссиров и генераторы.
Алекс осторожно выдохнул, сделал маленький глоток воды. Горло саднило, лицо горело от песочных порезов. Он по возможности медленно поднялся и очень осторожно, не двигая больной ногой, размялся. Яссиры выдыхали также осторожно и, расслабляя сжатые до белых костяшек кулаки, откидывались на песок. Было видно, что их отпускает божественное касание, что они вырвали у Господина Пустыни жизнь каравана и свою.
Тишина, возникшая после ухода бури, слишком глухая и мягкая, будто отказали органы слуха и нельзя даже ориентироваться на стук собственного сердца и дыхание, сменялась чем-то более нормальным, наполненным шорохом песка под мягкими шагами, шелестом генераторов, урчанием моторов.
Скорее выразительно артикулируя, чем произнося слова вслух, Алекс обратился к Ханнаму:
— Мы... буря?
Ответ он больше прочитал по губам, нежели услышал:
— Мы... глаз шторма.
Кто-то зажег фонарь, в бледном голубоватом свете заметно, что лицо Ханнама заострилось больше обычного, это видно даже под полностью намотанным шемахом. Словно очнувшись, яссир начал медленно разматывать платок. Алекс увидел, что его пальцы подрагивают.
— Тебе надо отдохнуть, брат мой.
Александер протянул Ханнаму флягу с жидкостью. Яссир — сейчас только яссир, Господину Пустыни точно неведомы должности вроде «руководитель дипломатической миссии» — сделал глоток, Алекс забрал флягу и тоже коснулся губами горлышка.
Жест привычный, выработанный уже в осознанном возрасте: так можно было захватить отголоски эмоций человека без особого риска для себя. Впрочем, сейчас, пережеванный бурей и медикаментозной поддержкой, Алекс не мог почувствовать ничего.
Тоска и усталость — это же его чувства?
— Ханнам, мой дорогой брат, тебе надо отдохнуть. Присядь.
Кто-то сунул ему в ладонь два лепешки рациона, Алекс протянул одну яссиру. Ханнам послушался направляющего жеста и сел, прислонившись спиной к джипу. Сделал еще один осторожный глоток воды и медленно откусил рацион.
Алексу казалось, что у яссира ныла челюсть от напряжения, с которым он стискивал зубы во время бури. Генетическая память подсказывала, что помочь товарищу может объятие, и поэтому стоит послать собственную боязнь прикосновений подальше в пески, и вот так, по-прежнему медленно, как и всё, что происходит в око бури, накрыть ладонь Ханнама своей.
У яссира горячие, пульсирующие жаром руки. Неожиданно влажные, что это — кровь? Широкие, и Алекс не может охватить ладонь полностью, и его пальцы ерзают в поисках удобного положения.
Александер с предельным вниманием смотрел на фонарь в центре лагеря. И, наверняка это эффект от лекарств, ему не противно было находиться настолько рядом с яссиром. Настолько, что он, забыв о колене, неловко протянул вторую руку и попытался обнять Ханнама.
«Как же это неудобно», — думал Алекс, пристраивая ладонь на плече Ханнама, прижимаясь грудью к его плечу, неловко уперевшись коленом.
Ханнам чуть расслабился под его руками, обнял в ответ, и внезапно все оказалось удобным и разумным.
Алекс мысленно отметил предательство своего разума.
Наконец боль в колене заставила Алекса отстраниться и просто сесть рядом с Ханнамом. Яссир не потянулся следом, но положил руку ему на плечо.
— Мой дорогой брат, — Александер не говорил о буре, не говорил о миссии, не говорил о богах, — далеко ли до Белого Города?
— Я не знаю, как пойдет дорога. Обычно Господин Пустыни не приходит во второй раз.
Разговор не шел, тонул в тяжелом воздухе, снова наполненном мельчайшей песчаной пылью. Свет вокруг фонаря падал на землю словно имел вес, и этот вес был велик.
Перехватило дыхание.
— И только псы его, — Ханнам подавился собственным хрипом.
Через семьдесят секунд гравитационная аномалия закончилась. Александер сделал один поспешный глоток воды и передал флягу яссиру.
Из тени соседней машины вышли девочки-яссиры, подошли к Ханнаму, что-то у него уточнили. Потом кто-то из рашадов подошел уже к Алексу и сунул еще еды. Дальше закопошились мальчики-генетический материал... Александер потер висок, утихомиривая головную боль.
Буря возвращалась, передышка закончилась.
Алекс поймал за руку Ханнама, и прошептал ему на ухо:
— Знаешь, брат мой, у тебя и этой женщины в горах могут быть дети.
Ханнам вздрогнул, медленно вытащил руку — влага на ней действительно была кровью — и прошел в облюбованный им угол треугольника. Александер вздрогнул следом, просто повторив реакцию.
Буря упала легкостью, которая заставляла вдыхать песок, и налипла пылью на слизистые. Ядовитые частички, которые смогли проникнуть за щиты, разъедали кожу, и каждый пытался глубже укутаться в шемах и бурнус.
Яссиры сжимали четки и верили, что доведут караван до цели.
Рашады ждали.
А всем остальным поможет снотворное.
***
Ханнам стряхнул с ладони осколки последней стеклянной бусины своих четок, подхватил баул с личными вещами и ушел в направлении гор следом за бурей.
@темы: тексты, Проект Пустыня