В тот день, когда мальчишка с остатками крови рашадов, провалился в пещеру и нашел там компьютерный терминал, Пустыня ликовала.
Мы встретили наших богов: они смотрели на нас со снимков, портретов, расчетов. Они говорили с нами и подстегивали прогресс. Они были старыми, сумасшедшими и слишком живыми на записях.
Через пять лет, экстренно освоив кибернетику, мы их убили, когда перенаправили вычислительные мощности на расчет изменений погоды..
Или мы убили богов раньше: в четвертом, или, может, пятом поколении. Чистокровных рашадов становилось все меньше, а тем, кто еще мог называться рашадом, перестали помогать наркотики. Все реже Темная Госпожа приходила ночью и ложилась на остывающие камни крыш, все чаще в шуме реки был только рокот, и ни слова от песен Бесплодной. Даже бури, и те отпустили несчастную Пустыню, перестали приходить гравитационные аномалии, прекратил резко меняться радиационный фон.
А мы радовались, словно дети, разводя реку на тысячу оросительных каналов, сковывая богиню каменными браслетами. Ликовали и рисовали графики бурь, которые наконец позволили не только посадить деревья на поверхности, но и вырастить их. Трепетно возились с беременными женами... Да одно только то, что слово «жены» появилось в языке, говорит о многом.
Мы убили наших богов, и были счастливы.
Только Безымянный Бог, Танатос Пустыни, воплощение смерти, остался прежним: ведь на наших предплечьях красовались браслеты из стекла вперемешку с кожаными шнурами. Но никто больше не крошил бусины в попытке преодолеть бурю и не выходил за пределы того, что называлось человеческими силами.
На самом деле бог забвения умер гораздо раньше остальных, в тот день, когда возвели статую Мессии.
Мы упали в свободу, не позаботившись взять с собой никого, кроме самих себя.
Мы осушили озеро из прозрачной кислоты и похоронили то, что лежало под ним.