меня опять переклинило на цикл размышлений. ну блин. может, трех текстов хватит.
осторожно, заигрывания с христианством.
Обычно — рассказывает он, — я не запоминаю снов,
но разве бывает так, что снится длинная вереница слов,
которая на каменные скрижали сама по себе
ложится; а поздним утром, умывшись, находишь на столбе
у ворот утопленные в твердый мрамор клинышки знаков —
один в один виденные в ночи? «Сложно трактовать двояко
знамения эти», — говорит отец и созывает нас,
своих сыновей. Мы разбираем текст и делаем пересказ,
снимаем мраморные плиты с колонны, складываем в подвал,
болтаем о женских прелестях, о том, что сосед опоздал —
все что угодно, только не вчитываться в слова. «Страх силён
и сковывает члены мои», — говорит брат; я речи лишён
от смелости брата моего.
«Почитай отца», — говорит другой брат,
«Не лжесвидетельствуй», — говорит третий брат,
«Не убий», «Не кради», «Не желай жены ближнего твоего»...
Речи складываются из вмятин на мраморе, первое
на ближней к входу плите слово наполнено верою,
и я к ней причастен:
«...да не будет других богов перед лицом моим»,
но я в ней нечестен,
и я вырву язык, чтобы не увести с пути голосом своим.
осторожно, заигрывания с христианством.
Обычно — рассказывает он, — я не запоминаю снов,
но разве бывает так, что снится длинная вереница слов,
которая на каменные скрижали сама по себе
ложится; а поздним утром, умывшись, находишь на столбе
у ворот утопленные в твердый мрамор клинышки знаков —
один в один виденные в ночи? «Сложно трактовать двояко
знамения эти», — говорит отец и созывает нас,
своих сыновей. Мы разбираем текст и делаем пересказ,
снимаем мраморные плиты с колонны, складываем в подвал,
болтаем о женских прелестях, о том, что сосед опоздал —
все что угодно, только не вчитываться в слова. «Страх силён
и сковывает члены мои», — говорит брат; я речи лишён
от смелости брата моего.
«Почитай отца», — говорит другой брат,
«Не лжесвидетельствуй», — говорит третий брат,
«Не убий», «Не кради», «Не желай жены ближнего твоего»...
Речи складываются из вмятин на мраморе, первое
на ближней к входу плите слово наполнено верою,
и я к ней причастен:
«...да не будет других богов перед лицом моим»,
но я в ней нечестен,
и я вырву язык, чтобы не увести с пути голосом своим.