В голове уже долго вертится "Это твоя война, но тебе на ней нет места", но написать пока не получается.
Поэтому стишок про небольшой нервный срыв.


море в моей голове перехлестывает через затылок,
вода застывает, скрывается под слоем снежинок,

пальцы леденеют: бледная кожа и синева ногтей.
руки вцепляются в подоконник крепче иных якорей,

корка под ними ломается, перестает скрывать нутро
(зеленовато-горькое, сукровичное, не перейти вброд).

руки заняты, поэтому вместо четок - слова молитвы,
из которых куются цепи, кладутся на дно пролива.

море, соленое, колеблется у подбородка; стихает,
уходит в границы костей и шторм отступает от края.

@темы: тексты, стихи

---

Кусок мифологической Пустыни.

Пример нерационального использования ресурса и насилия со стороны яссира.

Повествование мало того, что от первого лица, так еще и несколько нестандартное.

Воплощение мира

и есть дневное воплощение мира.

Злое слепое небо: белое пятно зрачка в зените, кричащая голубая кайма к линии горизонта. Количество люмен слишком велико, лучше закрыть глаза хоть чем-то: веками, шемахом, сумкой.

Верить осязанию, которое полностью сосредоточено в кистях рук.

Обжигающий ветер в горячем воздухе плывет тонкими струйками. Пыль выплетает что-то сложное вокруг пальцев, возносит все выше частички в три карата и обрушивает их на кожу, высекает кровь. Маленькие метеориты сгорают в эпидермисе.

Запах — горечь и соль. Запахи смешаны в грязном полотне платка и объединены пылью и терпкостью пота, их не разобрать четче, запахи — собственный выдох, аура, атмосфера.

Посох вдавливается в песок почти на ладонь, и это недобрый знак, но чем полнится Пустыня, как не плохими знаками? Мягкие шаги по слежавшемуся пласту песчинок привычны, и ритм пунктира на потрепанной карте увлекает за собой, дает возможность не думать об обжигающем свете, сбивающем с ног; о ветре, стесывающем еще один слой кожи с пальцев.

Надо найти перчатки.

и есть ночное воплощение мира.

Страшное зрячее небо: в высоте его виднеется космос, глубокая жуть затянута пленкой катаракты (не осевший песок, мелкая пыль, тонкая взвесь в пустоте). Купол небес изрезан сиянием, эти раны сочатся зеленой сукровицей, изъязвляют графитовый бархат, затмевают сияние звезд.

Воздух холоден и апатичен. Ветер не коснется кожи, не сметет с виска каплю пота, ветра нет. Резкий взмах полой халата, движение воздуха вызывает улыбку. Хоть немного управляемого добавить в вечный узор Пустыни.

Запах по-прежнему пыль и пот шемаха, но платок спущен на шею. Нельзя пропустить появление резких, кислых нот — это маркер ценных песков. Нельзя пропустить оттенки белого мускуса в воздухе — это ящерицы выползают из укрытий. Надо спешить.

Посох вдавливается в песок, скользит на неожиданной влаге, пытается сломать равновесие системы, но куда ему. Следы рисуют минималистическую картину в стиле пуантилизма.

По направлению движения на небе хлестким росчерком сияет травянистый зеленый след. Теплые цвета в холоде неба выглядят грязными.

и есть сумеречные часы.

Нет.

Полчаса утренних сумерек, полчаса вечерних. Пока ты в пути — это, да пара часов в полдень, единственное время для сна. Прячься от своих богов.

ночь. день. ночь. день. но...

При удаче можно делать три фарсаха в час.

Город.

Город возникает на пути внезапно. Его предвестники — люди и шум. Это неважно. В десяти шагах от каменных стен цвета латуни, цвета золота и рассвета, цвета полуденного неба, посох наконец смещает точку равновесия.

Кулак с зажатым тасбихом — бусины врезаются в ладонь изнутри — с высоты человеческого роста ударяет в песок. Костяшки не сбиты. Надо найти перчатки.

рашад пьяно смотрит в потолок и хрипло смеется.

Первое дело после путешествия — передать информацию. Приплестись к рашаду, благо от ворот до его жилища недалеко, до любого рашада в любом городе, и диктовать или записывать дрожащей рукой на выскобленной коже набор слов и знаков, который заставил вызубрить рашад предыдущего Города.

Стило падает из руки. Упорно подбирать, продолжать свое дело, только не спать, потому что во сне могут прийти боги, и во сне нет тасбиха, чтобы осколки бусины вырвали в реальность. Нет, только не спать.

Посох, задетый ногой, катится по полу и шумит. Запястье елозит по столу рядом с пергаментом и шумит. Дыхание шумит. Сердце бьется громко и четко, но это тоже белый шум, под который так легко засыпать.

яссир крошит бусину тасбиха в пальцах.

Осколки стекла вязко падают на пол, связанные кровью. Есть два способа спрятаться от своих богов: боль и боль.

Сломанная бусина тасбиха запускает механизмы, которые отодвигают сон дальше, еще дальше, за границу дня и ночи. Сознание проясняется, и подкидывает почти внятную мысль: лучше не тратить силы зря, выбираясь из дома. Якорь можно найти и здесь.

Оставшиеся синие стеклышки на ремне браслета подмигивают, перестуком укоряюще спрашивают: «Зачем тебе защита от бури, если ты в Городе?»

А буря ведь там, где сон, за границей ночи и сумерек, ждет.

Яссир дергает платок с шеи, бросает его на пол. Мужчина дышит глубоко и тяжело, не обращая внимания на висящую в воздухе пыль. Его рот наполняется слюной, и он сглатывает ее, и рашад смотрит снизу вверх, как движется кадык.

Рашад лежит на тахте, пьяно смотрит в потолок и чует. Он слаб, как любой из своего племени, но все равно забивается в угол и прячет глаза. Зажмуриться — это не признак страха, это забота о ближнем ли, дальнем ли, о ком угодно в своем Городе.

Яссир, пустынный сокол, остроскулый, темноглазый, высушенный песком и ветром, приближается быстро и плавно. Дергает вверх балахон джеллабы, наваливается на рашада, просовывает между телами руку и кладет горячую ладонь на живот.

Возбуждение кнутом, шершавой веревкой, повышенной температурой охватывает их двоих; рвет кожу и оставляет следы. Ногти впиваются в плоть, грубые пальцы скребут по коже.

Яссир дышит куда-то в ключицу рашада, надсадно, носом, не открывая рта. Одной рукой он прижимает запястья партнера к стене, другую вдавливает в холодную кожу рашада; ведет от живота вниз к бедру, по внутренней части ноги вниз.

Горячая шершавая ладонь останавливается где-то под коленкой.

Мир замирает. Несколько мгновений осознания — все движения до этого были спрессованы настолько, что не было времени думать. Чувства... чувства одни на двоих.

Рашад раскрывает рот во вдохе.

И.

Ему больно.

Боль начинается в животе: там, куда сначала легла рука яссира. Концентрируется в запястьях, скованных чужим касанием. Живет в глазницах. Боль становится одна на двоих, но не становится от этого меньше.

Рашад шипит:

—- Вали к иблису!

Яссир кривится в гримасе, но уходит. Боль неплохо возвращает в реальность. Яссир остается в жилище рашада и не боится уснуть.

Через день он заучивает новую порцию информации о генетической программе и выходит на дорогу к следующему Городу.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

песчаное море огромными волнами льнет к городу-острову:
рыжие дюны (текучее золото) с вершинами острыми,

со своей картографией (полупериод два месяца,
новый рисунок песчинок никак не придет в равновесие)

за сотнею лет которую сотню шлифуют породу
до блеска, до ямы, до дыр - камень давно обглодан.

и буря почти прорвалась (звериная суть ее) в город,
но маленький остров щерится синим, идет в оборону.

(если бы духи могли, они бы столпились вокруг драгоценности:
как долго сей город против пустыни сохранит суверенность?)

песок налипает металлической крошкой на стены:
обороноспособность циклична, дозоры обыкновенны.

пустыня дождется точки разрыва, хлестнет в пределы
городских ограждений песчаное море. мы не успели,

мы умерли. наши боги забрали себе аквамарин в оправе
из жидкого золота. ах, если бы духи могли поздравить.

@темы: тексты, стихи, Проект Пустыня

---

Бесплодная, богиня великой реки

бесплодная богиня великой реки.

Лекционный материал

Лекционный материал

«У нее глаза цвета закаленной стали», — думаешь ты, и смотришь в эти невероятные глаза.

«У нее залом над бровью, — думаешь ты, — от того, что часто хмурится»

«У нее морщинки вокруг глаз, — думаешь ты, — потому что под никабом скрыта улыбка»

— Бесплодная, госпожа моя, ты мне снишься? — осмелившись, спрашиваешь ты.

Вдвоем вы стоите на оплывших от времени и ветра камнях. Стена замыкается неровным кольцом, и за вами Пустыня, и перед вами Город, и сон бесконечен.

Ты тянешься к своей богине.

Богиня исчезает.

***

Алекс с трудом отделил воспоминания о сне от реальности. Это к нему боги приходили фейерверком цвета и перегрузкой зрительных каналов, а кому-то генетическая лотерея то, что не помещалось в восприятие человека, переносила в осязание.

...шелк, тяжелый от серебряной вышивки, медленно скользит по пальцам; гладкость ткани сменяется набивным узором и острыми металлическими нитями. Одна из них кончиком царапает тыльную часть ладони, дыхание от слишком острого ощущения перехватывает, и уже от этого кожа еще секунду спустя сваливается в гиперчувствительность. Боги, отчего пустыня наша песчано-южная, а не в арктических льдах, — настолько больно от горячего ветра у затылка, от грубой ткани джеллабы, касающейся лодыжки.

Слишком резкий вдох, слишком резкий выдох на «Три Миссисипи» — да кто к демонам знает кто такой этот мисси Сипи? — и твоя богиня исчезает. Нет больше рядом высокой женщины в плотном платье-абайя с закрытым лицом.

Александер еще раз открыл глаза, в этот раз окончательно прощаясь с мороком. Он бы помотал головой, прогоняя остатки видений, но такое действие с большей вероятностью принесет тошноту, а не успокоение. Мужчина сел на кровати и опустил ногу на пол, простынь из грубого материала запуталась в ногах, едва не вернув ощущение из только развеявшегося видения.

Рашад замер на месте и, с опытом десятилетий, принялся осторожно вызволять свое сознание из путаного прошлого Пустыни.

Ему помогли привычные ритуалы: прополоскать рот, протереть лицо влажным полотенцем. Потом Александер накинул рубашку, как всегда неуклюже и преувеличенно спокойно по этому поводу натянул белье и брюки, вытащил один из двух сшитых для него костюмов.

Ровно, словно бусины по стеклянному желобу, неспешный путь к университету и наконец взявший разбег рабочий день растворили утреннее нервное напряжение. Боги Пустыни любили приходить в сумерках и ночами, днем оставляя своих подопечных. Александер в течении почти часового пути в центр города не думал ни о богах, ни о мертвецах, ни о пока еще живых.

Он остановился у статуи основателя, присел у ног Мессии, старательно уложив трость поблизости, чтобы опять не укатилась. Мелкие действия отвлекали от невнятной потребности, которую Алекс пока даже не мог сформулировать. Где-то глубоко в груди неприятно тянуло.

«А ты любил? Тебя любили? Или все это только следование долгу?»

Взгляд рашада без участия сознания скользил по узорам цветных плиток на окружающих домах, часть мозга, все также неосознанно, выстраивала генетические истории жителей и подкидывала удачные пары.

Алекс отдохнул, зажмурился, прогоняя видения удачных генетических комбинаций, и двинулся дальше. Через пару кварталов его ждала работа и благословенные достижения современной фармацевтики.

Боги и не подозревали, как их чада привыкли чувствовать себя людьми.

«Ты ведь тоже продукт и средство генетической программы,» — прошептал Алекс статуе перед уходом.

* * *

В аудитории было шумно и душно. За высокими окнами светлел полдень, молодые люди расселись на ступенях с усталым ожиданием. Александер окинул взглядом аудиторию, задержался на разнообразии нарядов и степени открытости, чуть раздраженно отметил, что многие держатся за руки или склоняют голову к плечу партнера.

— Самая неоднозначная богиня в нашем маленьком пантеоне. Жена Господина Пустыни, так и не принесшая ему детей. Мать, которая приняла и воспитала каждого из нас. Существо, научившее нас всем ремеслам и искусствам. Бесплодная, богиня великой реки.

Последняя фраза заученной молитвой скользнула по губам каждого в зале аудитории. Алекс в который уже раз за сегодняшнее утро оказался заложником собственных ощущений: всеобщее восхищение отозвалось болезненной резью в глазницах и мгновенной потерей ориентации. Мужчина оперся на трость, потом присел на ступени. Закрыв глаза и подняв голову куда-то в сторону неба, Александр попытался продолжить лекцию

— Темная Госпожа неизменно покидает женщину после зачатия. Старшая среди рашадов уходит, направив генетическую программу по нужному пути: ей больше неинтересно. Все время беременности женщина одна. Мало того, она находится в недюжинной опасности.

Алекс увидел у слушателя флягу с водой и забрал. Плеснул жидкость на ладонь, размазал по лицу.

— Наши города стоят на источниках великой подземной реки. Проблема в том, что без определенной обработки эти воды ядовиты. Раньше этим занимались аасимы, верные защитники; теперь — генераторы. Но, впрочем, даже после обеззараживания вода остается опасной для женщин на любом сроке беременности.

Задумчиво покачивая флягу, Алекс прошел со ступеней к центру аудитории. Он перелил воду в стакан и принялся рассматривать прозрачную жидкость.

— Оставалась опасной для женщин раньше. Желтый город и вовсе два раза становился на грань вымирания из этой и других проблем с водой. Желтый город стал нашей легендой: первая из потерь, первое опустевшее кольцо стен, первый камень в короне Бесплодной, утративший свою синеву. Сейчас, впрочем, ситуация с водой значительно улучшилась: умирает только одна из сорока...

Лектор наконец вернул флягу владельцу.

— Отступая от темы, хочу отметить, что в недавней поездке в Пустыню наша экспедиция встречала такие фляги, закопанные под приметными камнями. Яссиры уверяли: их оставили прошлые караваны, чтобы эти два глотка воды могли кого-то спасти. Но многие ориентиры теряются после бури, или вода становится непригодной для питья. Впрочем, эти вопросы должны интересовать только ведущих караванов. Вернемся к роли Бесплодной в обществе.

* * *

После лекции Алекс зашел к себе и жадно выпил пару стаканов жидкости. Он услышал шорох занавесей на входе в тот момент, когда разжевывал очередную таблетку.

— Мои молитвы фармакодинамике и вашему научному отделу, милая Дария.

Дара сделала выводы из прошлого разговора, и остановилась в трех метрах от рашада. Таблетки подействовали, и Александер не знал, напряженно или радостно молчала ученая.

Боль неспешно выползала прочь из глазниц, скатывалась по вискам и растворялась в окружающем мире.

— Почему же не Бесплодной? Мне говорили, что рашады очень любят своих богов.

— Рашады любят своих богов, конечно. Но молиться я буду на ваш отдел, Дария. Ты по делу? Представляешь, я даже следую учебному плану.

Александер усмехнулся: в прошлый раз эта женщина разрешила ему самому написать учебный план, и он его написал. В учебном плане были имена четырех богов и ни слова кроме этого.

Дария ответила сдержанным смешком на упоминание учебного плана.

— Ты стал брать больше препаратов после поездки в горы. Плохо себя чувствуешь?

— Рашады всегда чувствуют себя плохо, милая. И на такие вопросы я хочу отвечать своему куратору из социальных служб, а не научному отделу.

Мужчина вместе со стулом развернулся и посмотрел на женщину. Дара до сих пор стояла в проеме входа, придерживая рукой занавесь из узких полос ткани. У нее были коротко остриженные темные волосы и — Алекс смутно помнил — вроде бы голубые глаза. Она носила не платье, а рубашку, свободные брюки и кожаные мокасины. На сгибе локтя Дария держала светлый шерстяной бурнус.

— Так, милая Дара, ты хочешь мне что-то предложить? Я не собираюсь выходить на улицу, пока там светит солнце.

— Тебе стоит сходить к источникам.

— Ты пытаешься мне что-то навязывать, Дария?

— Одевайся, я проведу тебя подземными коридорами.

Алекс согласился с выдвинутыми требованиями от того, что ему действительно давно было пора появиться в купальнях, а вовсе не от неожиданности.

Сны о богах

Сны о богах

Подземный зал впечатлял.

Над головой мерцало насыщенной голубизной силовое поле, струйками тянулось куда-то к центру помещения, гигантский бирюзовый столб погружался в воду и расплывался внутри пятнами. Этот свет не давал понимания масштабов помещения, не показывал очертаний берега, он освещал только себя и полсантиметра воды вокруг.

В иные дни поле настраивали так, что змеиные потеки цвета полуденного неба струились по каменным стенам, ныряли в воду, превращая все подземное озеро в огромный светильник. Сегодня в темноте и шуме воды не видно даже собственных рук.

Александер медленно, беспрерывно поминая сквозь зубы традиции, едва не наощупь, едва переставляя одну ногу за другой, внимательно ощупывая камни впереди, шел. Дошел, то ли вполз, то ли сплыл на каменную ступеньку, устроился относительно удобно, и только когда горячая вода обняла тело и отдельно нежно коснулась больной ноги, выдохнул.

Он не осознавал, что все время пути до пещеры, неловкого раздевания — ах, насколько традиционные наряды удобнее для традиционных целей! — так тяжело давшихся лично ему десяти шагов в темноте до сияющей воды, что все это время в нем росло и скручивалось напряжение.

А теперь вот отпустило.

Было неожиданно легко.

А впрочем, ожидаемо. Маняще, ждуще, жгуче, еще тысячей слов не описать того, что сейчас чувствовал Алекс: тело и все проблемы восприятия исчезли, и осталась только яростная радость Пустыни, тихая ее любовь, своевольная печаль. Еще один наркотик царства красно-оранжевого песка, киновари и урановых окислов.

Мужчина откинул голову на бортик и замер. Эти сеансы позволяли всем жителям городов оставаться в своем уме — насколько это было для них возможно, — и потихоньку отравляли.

Как никогда не знаешь, вернешься ли из бури Господина Пустыни, так никто не скажет, сколько нового яда ты принесешь в теле после свидания с Бесплодной, царственной супругой его.

Неопределенное время спустя приятное тепло от воды переросло в острые импульсы, еще немного — и они начали бы вызывать судороги.

* * *

Александер опять очень долго одевался: белье, брюки, рубашка и жилет. Дара завязала его галстук, подала пиджак и бурнус.

Примерно через треть пути от купален к помещениям под университетом Алекс заговорил:

— Рашадам прикосновение Бесплодной приносит ясность сознания, яссирам открывает новые знания из архивов генетической памяти, аасимы просто до необходимости таких мер не доживают. А что это дает тебе?

— Я из четвертого поколения.

— Никто из нас не рашад, никто из нас не яссир, да, милая Дара?

Женщина не ответила.

В лабораториях Алекс выпил кофе, обсудил, насколько вкус этого напитка отличался от того, что называлось coffee до генетической программы, ведь происхождение отличалось очень сильно. Нашел несколько препаратов, которые точно помогут пережить следующую неделю — некоторые попробовал тут же, потому что касание богини все острее ощущалось физической болью. Увидел разработки солнечных батарей: новые дома в городе наверняка будут покрыты не яркими плитками с историей рода, а темно-синими фотоэлементами.

Дария вывела его на поверхность в двух кварталах от тех окраин, где было расположено жилище Алекса, и любезно проводила до дверей.

Они пропустили сумерки, и добирались в темноте, разбавленной светом трех четвертей луны.

— Представляешь, милая Дара, Луну наши предки сумели не разрушить.

Женщина рассмеялась, зубы сверкнули на смуглом лице, Алекс отчетливо вспомнил: глаза у нее пронзительно-серые, легко-легко уходящие в голубизну.

— Давай съездим к озеру в полнолуние, Дара?

Женщина иронично подняла бровь — кажется, Алекс выдумал это движение.

— Да, да, я приглашаю тебя на прогулку в ядовитые пески к озеру из прозрачной кислоты. Не то чтобы это романтичный поступок, но разве не интересно?

Долгое молчание спустя, через несколько нервных и десяток размеренных вдохов, когда Александер успел выдумать в едва видной фигуре напротив и движение плеча, и шелест кожаной подошвы по мостовой в порывe уйти, Дара ответила. Ее голос, высокий и сильный, не запутался в тенях, а скользнул вдоль улицы и уперся в какой-то дальний дом. Кому говорить спасибо за удивительно нелогичную акустику городов Пустыни, если не Бесплодной, по чертежам которой все Города построены?

Александер не разобрал ни слова из сказанного. Он протянул руки вперед и накинул капюшон бурнуса, лежавшего на плечах Дарии, ей на плечи. Она подняла руки и осторожно коснулась его запястий.

Удивительно, но на Даре были перчатки. Давняя уже, бессмысленная и забытая традиция, да и после омовения в купальнях Бесплодной рашады не так восприимчивы к чужим чувствам, но для чего-то же она их надела?

— Покажи мне запястья... Покажи, говорю, свои запястья.

Генетическая память иногда подкидывала странное и не вовремя, и эту строчку принесла настолько давно, что Алекс уже и не помнил того времени; а фраза оказалась выцарапана в памяти и все ждала повода быть произнесенной.

Под бежевым хлопком перчаток ее кожа — темно-оливковая. Наверняка темно-оливковая: ведь в темноте с отблеском голубого не рассмотреть.

Дария медленно забрала свою руку из замерших пальцев рашада, прижала к груди, будто пряча что-то, плотнее запахнула бурнус и ушла.

Александер ввалился в домик, упал на кровать — как есть, не раздевшись, не принеся себе стакан воды, чтобы утро не было таким безнадежным — и провалился в сон.

* * *

И казалось бы — не приснись ничего, или приснись влюбленная чепуха, но нет. Во сны к Алексу приходит Бесплодная, мать городов Пустыни.

Он опять стоит на оплывших камнях города, и город разрушен. Какой это — Желтый, первое приобретение Господина Пустыни, первый его подарок Темной Госпоже? Может, Зеленый, умерший от несоблюдения генетической программы, да как они могли не послушаться рашадов?

Ворота распахнуты и засыпаны красно-оранжевым песком. Точно, Зеленый, рядом с ним у песка едва заметный травянистый оттенок. Здесь делали замечательное зеленое стекло, надо же. И добывали сырье, безусловно, только бесплодные.

Заметив движение, Алекс не успевает осознать, как оказывается в центре города над пещерами с источниками, еще мгновение спустя он внутри. Здесь все пронизано белым светом, вода висит над потолком и ее огромную массу удерживает голубой свет.

Перед ним стоит Бесплодная, вечная госпожа, в белой абайе и белом никабе, скрывающем лицо, светлое полотно чадры укрывает ее голову и спускается до земли.

Невидящий взгляд скользит мимо него, и Александеру кажется, что он подсматривает. Богиня в медленном танце идет вдоль стен пещеры, вдоль полотна сияющего огня, ловит раскрытыми ладонями капли, падающие с потолка. Покрывало чадры падает, и Алекс видит корону на голове богини.

Венец с восемью камнями, только один из которых наполнен темной синевой, а остальные почти черные, звездно-серые. И вправду, это сон, это не прошлое, и сейчас только один город заселен.

Волосы у богини серые. Не того оттенка стали, что глаза, а как небо после бури, как мрачные сумерки. И острыми молниями в волосах — седина.

Сколько же ты слез пролила за каждого из нас, госпожа?

Бесплодная останавливается перед Александером, и смотрит, по-настоящему смотрит на него. Руки взлетают к вороту платья, легко расстегивают ряд мелких пуговиц, и вот оно грудой белой ткани оседает у ног.

Александер смотрит на руки в перчатках и не смотрит на белую кожу, бледную не от недостатка загара, а от природы.

Богиня стягивает перчатки.

А руки почему-то оливковые, темные, с сухими от меловой пыли пальцами и коротко обрезанными ногтями.

На него смотрит Дария.

Александер просыпается: середина ночи. В во второй раз он умудряется раздеться и принести воды перед тем, как заснуть. Вместо Бесплодной в его сны приходит буря, и выспаться не получается.

Мифологическая картина мира

Мифологическая картина мира

— Кто такая Бесплодная? Вроде бы жена Господина Пустыни, опора его и поддержка, вечно стоящая за левым плечом. Ей он дарит расшитые серебром одежды, золотые ожерелья и венцы. Она не берет в руки стекла, но стекло среди наших богов — вещь исключительно мужская. И на ее голове сияет корона с восемью камнями, по одному на каждый город Пустыни.

Говоря про богиню, Александер вспоминал серые глаза в прорезях никаба, окруженные морщинками. На богине чаще всего была накинута еще и чадра, и взгляд под платком можно было только угадать, но никак не рассмотреть: вообразить, что на тебя смотрят серые глаза, опушенные бледными ресницами, и что рисунок линий на почти алебастровой коже вокруг глаз означает любовь.

— В мифологической картине мира наши города — дети Господина Пустыни и Темной Госпожи. Бесплодная не может принести детей своему супругу, но она всегда с любовью и участием принимает каждого, кого он назовет своим ребенком, воспитывает и учит. Именно под руководством Бесплодной мы осваиваем чтение и письмо, какие-то базовые навыки, а потом открываем огромный мир ремесел и производства. Все ремесленные кварталы по большей части состоят из бесплодных, и, разумеется, строятся под самым чутким покровительством богини.

Алекс умолчал про откровения, вытащенные из генетической памяти в наркотическом дурмане: формулы и чертежи, записанные предками в этот странный информационный пласт, которые позволяли технологиям появиться. Общество пустыни держалось равновесия между генетической программой, бесплодными и женщинами.

Мужчина поднял к глазам собственную трость, сделанную из просоленного дерева и пластиковых накладок.

— Ремесло в Пустыне никогда не было достоянием рода, только общественным и никак иначе. Разумеется, это связано с методами воспитания потомства. Вы, — Алекс тростью обвел аудиторию и повесил палку на сгиб руки. — Перелом случился на четвертом поколении, вы уже получаете знания нормальным, — на этом слове голос лектора дрогнул, — путем: через чтение, слушание, прочие практики, применяемые в сознании. Раньше дети до двенадцати жили общиной под надзором бесплодных, выполняли несложные поручения, и несколько раз в неделю погружались в особое состояние, где Бесплодная объясняла им... внушала то, что входит в понятие «образование».

Студент рядом с ногой Алекса громко спросил:

— Вы давали наркотики детям?

— Мы давали наркотики детям. И продолжили бы, если методы не перестали быть эффективными. У нас слишком мало ресурсов, чтобы тратить их на бессмысленные разговоры.

Аудитория не отреагировала на сухой смешок лектора. Алекс продолжил говорить про ту, к которой никто из рашадов не мог приблизиться:

— Самый простой способ заставить что-либо сделать — связать это с удовольствием. Всего лишь всплеск гормонов как реакция на подходящего партнера, и незначительное влияние рашада. Эта несложная биохимия завернута в легкие покрывала Темной Госпожи и укутана в слои страсти, любви, желания... Традиций, в конце концов, которые велят женщине заплетать косы, закалывать волосы, ждать мужчину, подходить к нему медленно, одевшись только в звон металла в волосах. Традиций, в колее которых мужчина приходит к женщине не в первый, конечно, раз, ведь всегда можно было сбегать в кварталы бесплодных, но всегда — как будто в первый, забыв о прочем, раскрыв глаза, и — на ощупь, по запаху, по наитию — любить и восхищаться ею, матерью своих детей. Это все — покрывала Темной Госпожи, прозрачный и гладкий шелк, скрывающий головы любовников под пеленой страсти.

Александер прервался с тяжелым выдохом. Ему не мерещился металл и шелк, только не сегодня, но в воспоминаниях всех рашадов каждого города были тысячи картинок о том, как мужчина приходит к женщине, и женщина тянется к мужчине.

— Темная Госпожа — это удобный инструмент, благодаря которому в каждом городе хватало двух рашадов для отслеживания и реализации генетической программы.

Лектор опять удивился, что аудитория не зашлась злобным шепотом «Клеветник!» в ответ на его предположение о природе богов.

— Другое дело Бесплодная. Все бесплодные как самая большая и, должно быть, бесправная часть общества наших предков — другое дело. Женщины легко меняли статус, выполнив свою часть генетической программы. Они работали в пределах города, в знак уважения их не отправляли сборщиками песка или воды без их желания. У мужчин, достаточно сильных, чтобы крутить ворот мельницы или таскать камни, просто не было времени подумать о том, что они теперь среди бесплодных и их жалеют. И оставались рожденные бесплодными и сами выбравшие этот путь: они работали за стенами Города. Они охотились, собирали росу, добывали и сортировали песок и очень быстро умирали.

«Урановое стекло. Мне вчера снилась чаша из зеленого уранового стекла. Сколько человек умерло, чтобы добыть песок для нее», — Алекс не стал говорить вслух о чужих смертях и продолжил лекцию.

— Но еще среди бесплодных были ремесленники: те, кто оказался достаточно умен в детстве, чтобы освоить что-то полезное. У них было чуть больше времени и сил, и в их обществе появилась и расцвела любовь Бесплодной: долгие хождения друг вокруг друга, осторожные жесты, место за спиной как знак глубочайшей привязанности. Наверное, секс, если на него оставались силы, но физическое влечение не приоритет для Бесплодной, великой богини великой реки.

Алекс подозревал, что молчание аудитории было наполнено осознанием того, насколько они благополучнее предков. Сейчас каждый может спать восемь часов, вдоволь есть, заниматься не противным делом.

— Не так уж много важного у богини: муж, который готов убить своих детей; дочь, которая понесла от супруга; и старый друг, Безымянный Бог, вечно стоящий чуть поодаль. Единственный, к кому она может подойти, встать за левым плечом, положить ладонь в плотных перчатках на плечо.

Студенты разошлись. Александер стоял у своего стола, покачивая тростью, и думал, что Темная Госпожа уже никому не нужна, а вместе с ней и рашады остаются бесполезными. У него, почти чистокровного рашада, нет шансов на милость Бесплодной.

— Наши боги никогда не плачут. Просто иногда после бури остаются мелкие алмазы.

* * *

Дария обозначила свое присутствие стуком костяшек о дверной проем кабинета тогда, когда даже следа произнесенных слов не осталось в воздухе.

— Ты закончил? Прогуляемся.

— Мне кажется, я не лучший собеседник для вас, милая Дария.

Женщина рассмеялась.

— А вчера мне показалось, что ты подойдешь.

— Дария, вы же, — Алекс не рискнул говорить о возрасте или психическом здоровье, — разумный человек. Я считаю, вы можете найти кого-нибудь более подходящего для партнерства.

— Да в конце концов, вколоть в тебя экспериментальный препарат с неизвестными свойствами было легче, чем вытащить за пределы аудитории!

Александер наконец развернулся от окна, затянутого зеленым стеклом, и впервые посмотрел на Дарию.

Она стояла, прислонившись к дверному проему, подняв руку к голове, взъерошив короткие волосы. Длинные рукав сполз к локтю, обнажив предплечье. Оказывается, у милой Дарии смуглая оливковая кожа.

Темное серое платье, украшенное бисером, скрывало фигуру до самых ног, но хрупкие запястья в рукавах сразу подстегивали воображение, и оно в подробностях рисовало, насколько птичье-хрупкое, по пустынному наверняка жилистое тело под абайей.

Тяжелая ткань ее одежд шуршала, звенела, была холодным источником и сном перед бурей. Александер смотрел, как свет падал на ее лицо, делая кожу еще более зеленой, а глаза превращая в сияющую голубизну. Дария остановилась в двух шагах перед ним. Алекс сказал:

— А знаешь, подземные коридоры могут вывести почти к озеру.

Мужчина шел к выходу уверенным шагом, чуть опираясь на трость. Женщина шла в полушаге позади. Всю дорогу они негромко переговаривались и иногда смеялись.

Сложные простые решения

Сложные простые решения

Александер очень тяжело воспринял путешествие по пути последнего паломничества предков и почти декаду после него он не проводил занятий. Мужчина каждый день забирал паек, кивал знакомым, осуждающе щурился на статую Мессии и возвращался домой дремать. К вечеру он приходил к той части городской стены, которая располагалась в двух кварталах от его дома, тратил много сил, чтобы подняться по неровным ступенями без ограждения, и смотрел, как закат обнимает город.

Еще больше сил он тратил на то, чтобы, нелепо хромая, спуститься вниз и добрести домой.

Рашада раздавливала бессмысленность, бесполезность его существования. Таким, как он, надо было рождаться и умирать в рамках генетической программы, а не в прекрасном новом мире, созданном ею.

Алекс хотел чем-нибудь зафиксировать гнетущее ощущение потерянности на физическом уровне: навредить себе по неосторожности, перестать соблюдать режим приема препаратов, опять нырнуть в купальни Бесплодной и забыть все рефлексии и жить сегодняшним днем.

Но элементарная логика ему не изменила. Боги не читают мыслей своих людей, точно знал Алекс, и воды подземной реки могут убрать все, что было сконструировано для генетической программы, но его собственные размышления останутся.

Если он сумеет сломать ногу, его обязательно вылечат, и ни в коем разе не дадут доползти до озера, и, как и каждого, удержат от шага в него. Впрочем, Алекс знал, что он никуда не потащит свое тело с обострившейся болью, в последние годы даже простая резь в желудке часто заставляла его оставаться дома. Он в течении нескольких минут обдумал ситуацию открытых травм и окончательно ее отложил, потому что вид льющейся крови, картинка того, как она пропитывает пыль и оставляет следы на белых стенах, вызывала отвращение. Это было... некрасиво.

Вариант со сменой графика приема препаратов Александер не рассматривал всерьез, потому что это было противоположностью купален: остаться только со сверхчувственным восприятием. В этом случае вместо тяжелых мыслей появится бессильный рашад, скорчившийся на земле, уткнувшийся лицом в угол между стеной и полом. Не лучшая альтернатива.

Еще была призрачная надежда попросить у химиков что-то опьяняющее и способное вызвать радость. Но много лет назад и не на пустом месте возник запрет применения для рашадов всех наркотических веществ, и отменить его, въевшийся в подсознание, никто не удосужился. Неизвестно, из чего сейчас делают не вызывающие привыкания психоактивные вещества, но радости они обычно приносят немного.

Мысли привычно обессиливающе скакали по кругу. Александер опять не принял никакого решения, пропустил минуты прозрачных сиреневых сумерек, ругнулся на уже закончившееся полнолуние, и в густеющей темноте, придерживая рукой стену, начал спуск вниз.

Та самая память издевательски подкинула воспоминание, как счастливые измотанные бурей аасимы спускались со стен, защитив свой город.

Так же: дрожащими пальцами цепляясь за шершавый камень, плечом ощущая открытое пространство и простор для падения; объятые бесконечным одиночеством, потому что связь воинов распалась в тот момент, когда Господин Пустыни забрал, в хорошие дни, одного из их числа. С безумной болью в обоженных ладонях, с жаром, таящимся в глубинах костей, ведь организм человека не приспособлен к энергиям, которые нужны для воздвижения щита против бури. Полумертвые и счастливые, защитники наши, аасимы.

Алекс сглотнул горькую слюну и впечатал трость в камни мостовой, прогоняя видения.

За два квартала медленного и тяжелого шага Александер достаточно устал, чтобы сразу лечь и, удивительно, сразу уснуть.

* * *

Во второй половине очередного дня Алекс жевал дневную порцию еды на ступенях под временным навесом в центре города. Прямоугольный брикет размером с его ладонь был безвкусным и вязким, неплохо утолял голод и обладал всеми необходимыми витаминами для поддержания жизни.

Мужчина присел так, чтобы солнце грело спину и колени, но не слепило глаза. Ему опять хотелось согреться, он кутался в слои ткани и жалел, что не взял плед, когда забирал обед.

Ветер пробрался в широкий рукав джеллабы, обжег горячим воздухом и острым песком. Алекс завернул край рукава плотнее, пытаясь спрятаться от агрессивной среды.

Он бы с удовольствием спрятался еще в несколько слоев ткани и респиратор, потому что щиты работают не в полную мощность, и в город вползают щупальца осьминога-пустыни, змеи из кислого воздуха и песка, оставляющего на коже язвы.

Надо позаботиться о себе: спуститься в подземелья, чтобы переждать энергетический кризис. Но мужчина продолжал откусывать и пережевывать зелено-коричневую массу.

Женщина подошла к нему и протянула руку в большой, не по размеру, кожаной перчатке. Материал был стянут на запястье и выше, к локтю, ремнями с металлическими застежками — чудовищно непрактично для нашей температуры.

— Вы! Чертовы наркоманы! За каким иблисом ты не в помещении? Быстро, вниз!

Александер выковырял откуда-то из глубин сознания общественный долг, чему немало помогли принесенные Дарией таблетки, и под резкие окрики женщины спустился в подземные коридоры. Из освещения внизу во многих местах были только неровные линии светящегося зеленоватого мха на стенах.

Через еще один неопределенный промежуток времени Дария вернулась и села напротив.

Женщина избавилась от перчаток, и в неверном свете Александер рассмотрел ее опухшие пальцы. Суставы не выступают, но кожа вся в мелких ссадинах и царапинах, рядом с ногтем большого пальца запеклась кровь. Мужчина изобразил на лице вопрос.

— Я оказалась наилучшим выбором для быстрого сбора вашей ненормальной братии в подземельях. Как меняется погода, так вы все массово хотите сдохнуть. А у меня, если интересно, есть своя работа.

— Милая Дария, вы предвзято относитесь к нашему социуму. Даже я, потенциальный самоубийца по вашему мнению, прекрасно понимаю, почему именно вы знаете всех сильных рашадов этого города. И мы не наркоманы, — Алекс попытался усмехнуться, потому что назвать рашада наркоманом одновременно оскорбительно и стыдно, — благодаря вашему научному отделу, моя милая Дария, уж не знаю, из каких грибов вы синтезируете для нас вещества. Спасибо.

Алекс где-то оставил в спешке трость и питательный брикет. Поэтому он схватил с пола перчатку и начал развязывать все ремни и расстегивать карабины на ней. Постепенно перчатка превратилась в большой треугольник мягкой кожи в ворохе лент и железных деталей.

Дария рассмеялась.

Они сидели в полутемном коридоре, касаясь коленями друг друга, разговаривали о работе, еще раз работе, гардеробе и обычаях. Дара сообщила, что настроение и степень здоровья Алекса проще всего узнать по тому, в костюме-тройке или джеллабе он явился на работу. Александер тихо добавил: «Или не явился».

Желудок у них забурчал почти одновременно, но на поиски еды они не отправились, потому что — да — Александер потерял трость и отказался показывать слабость еще больше, а Дария не захотела оставлять его одного здесь, в бесконечном прошлом.

Буря не началась, проблемы с энергией технические службы решили сравнительно быстро, и перед закатом каждый оказался там, где и собирался: Дария в своей лаборатории, Алекс рядом с городской стеной.

Без трости он еще медленнее поднялся на стену. Наверху сел на бурнус, накинул капюшон, и смотрел на свой Город. Город наполнен маленькими белыми огоньками фонарей. Александер, мысленно потешаясь над собственным пафосом, протянул руку с развернутой к небу ладонью в сторону домов и прикрыл глаза. Там — люди. Безмерно счастливые люди, увлеченные, прекрасные.

Александер жмурился от удовольствия: его способности как рашада были в наилучшей форме и удивительном равновесии с общим физическим состоянием. Он, пожалуй, тоже был счастлив.

* * *

Александер задремал на стене. Ему привиделись лаборатории. Не их современные, оборудованные в пещерах, с каменными стенами и каменными же столами и освещением в основном от колоний мха. А древние настоящие исследовательские центры, продукт развитой цивилизации, светлые и идеально чистые. Но это все неважно.

Около одного из столов стояла высокая женщина в темном брючном костюме, и перед ней стоял маленький мальчик с синими глазами, и она держала его за обе маленькие ручки.

Маленький яссир смотрел очень серьезно. Создательница смотрела на него равнодушно, даже чуть мрачно.

Сновидец жадно пользовался возможностью рассмотреть ту, которая стала прототипом Бесплодной, богини великой реки. Ворот костюма заканчивался у подбородка, и черная ткань подчеркивала белизну кожи. Ровные черты лица, пухлые губы, четкий подбородок. Из ярких красок на бледном лице — только темные глаза, в которых не разглядеть разницу между зрачком и радужкой; даже ресниц — и тех почти нет на нависающем веке.

Алекс жадно впитывал скульптурную красоту ее лица, не заслоненную светлыми желтыми волосами, гладко зачесанными назад.

Уголки ее губ опустились вниз, но больше ничего в идеальном лице не выдавало недовольства. Маленький яссир, выглядящий взрослым в пятилетнем теле, отвечал ей таким же безэмоциональным взглядом.

Алекс утонул в темных глазах богини, рассмотрел там звезды и проснулся среди ночи, распластавшись на городской стене.

* * *

— Милая Дария, я попрошу вас не испытывать на мне препараты, выходящие за рекомендованную схему приема. Хочу заметить, что то согласие, после которого вы получили от меня информацию об Александре Фиай, было единственным, и я попросил не повторять подобные эксперименты. Дария, я понимаю, что взывать к генетической памяти в вашем случае бесполезно, но советую найти возможность и ознакомиться с понятием информированного добровольного согласия.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

Мы убили наших богов

Это... ммм... новеллизация документации. Отрывок.
Мне просто надо, чтобы он вылежался в условно доступном месте, а не в столе.

Мы убили наших богов

В тот день, когда мальчишка с остатками крови рашадов, провалился в пещеру и нашел там компьютерный терминал, Пустыня ликовала.

Мы встретили наших богов: они смотрели на нас со снимков, портретов, расчетов. Они говорили с нами и подстегивали прогресс. Они были старыми, сумасшедшими и слишком живыми на записях.

Через пять лет, экстренно освоив кибернетику, мы их убили, когда перенаправили вычислительные мощности на расчет изменений погоды..

Или мы убили богов раньше: в четвертом, или, может, пятом поколении. Чистокровных рашадов становилось все меньше, а тем, кто еще мог называться рашадом, перестали помогать наркотики. Все реже Темная Госпожа приходила ночью и ложилась на остывающие камни крыш, все чаще в шуме реки был только рокот, и ни слова от песен Бесплодной. Даже бури, и те отпустили несчастную Пустыню, перестали приходить гравитационные аномалии, прекратил резко меняться радиационный фон.

А мы радовались, словно дети, разводя реку на тысячу оросительных каналов, сковывая богиню каменными браслетами. Ликовали и рисовали графики бурь, которые наконец позволили не только посадить деревья на поверхности, но и вырастить их. Трепетно возились с беременными женами... Да одно только то, что слово «жены» появилось в языке, говорит о многом.

Мы убили наших богов, и были счастливы.

Только Безымянный Бог, Танатос Пустыни, воплощение смерти, остался прежним: ведь на наших предплечьях красовались браслеты из стекла вперемешку с кожаными шнурами. Но никто больше не крошил бусины в попытке преодолеть бурю и не выходил за пределы того, что называлось человеческими силами.

На самом деле бог забвения умер гораздо раньше остальных, в тот день, когда возвели статую Мессии.

Мы упали в свободу, не позаботившись взять с собой никого, кроме самих себя.

Мы осушили озеро из прозрачной кислоты и похоронили то, что лежало под ним.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

Должно быть, про Темную Госпожу

Как еще рассказать о вечной любовнице, темном кардинале, силе, управляющей всей пустыней? О любви?

Бог есть любовь

Бог есть любовь

«Бог есть любовь», — Александер, старый рашад, повторял эту фразу как мантру, долбил и долбил, возводя из трех недлинных слов стену вокруг сознания. Он ехал в открытом кузове внедорожника в середине каравана. Он закутался в джеллабу и намотал шемах, чтобы спрятаться от мелкого пыльного песка и солнца. Он думал о Темной Госпоже и звездах в ее короне, а не о том, зачем и по чьей воле едет за пределы Пустыни.

Исподволь в ощущения вкрадывалась горечь, оседала на корне языка, заставляла чаще сглатывать густую слюну. Александер подумал, что караван скоро догонит буря: она уже подкрадывается, задевает крыльями, оседает красным оксидом ртути на складках бурнуса.

На их маленький караван смотрит Безымянный Бог. Старик в лохмотьях мерещится на западе, со стороны умершего и еще не возрожденного Зеленого Города. В его руках четки из потрескавшихся бусин, на его предплечьях — браслеты из неровных стеклянных капель, земля у ног его усеяна бусинами, которые раскрошили яссиры, проводя караван через бурю от города к городу...

Алекс осознал, что проваливается в видения прошлого. Попытался развернуться, но в дрожащем маленьком пространстве кузова не было простора. Он повел плечами, плотный бурнус свалился к ногам. Сидящая слева женщина плавно повернулась и посмотрела на него, в складках платка синели ее глаза.

Мужчина не стал задавать бессмысленных вопросов. Рядом сидел практически полноценный яссир. Видения рассеялись, унесли с собой горечь, пришла наконец знакомая головная боль, сорок лет с ней прожито. Рашад обреченно поднял бурнус и натянул плотный капюшон на глаза, закрывая свет.

«Бог есть любовь», — даже произносимые мысленно слова отдавались неприятной болью у висков и под глазницами. Страдание сползало ниже, уже миновало шею, скоро станет жаром в костях и зудением кожи, которую хочется разодрать. Александер разозлился бы на яссира, чьи случайно пойманные ощущения стали причиной, но ведь товарищ ни в чем не виноват.

Злиться стоило только на себя: лекарство, которое хоть как-то действовало, осталось в кармане жилета. Порция, что он сунул в традиционный наряд, закончилась два часа назад. Машину трясло, не было никакой возможности устроить голову на скрещенных запястьях и попытаться задремать. Алекс сел по возможности ровно и стал ждать того момента, когда сомкнутые веки станут прозрачными, и он увидит Темную Госпожу. Эти мечты помогали удержаться от расчесывания кожи в кровь.

«Бог есть любовь», — да из каких глубин генетической памяти пришла эта фраза, ведь ни один из богов Пустыни не любовь. Страсть, опека, насильственная эволюция, наблюдение, но не любовь.

Когда Темная Госпожа за руку приводит мужчину к женщине и соединяет их ладони, ей не интересно, будут ли они жить долго и счастливо вместе. Ее покрывало накрывает двоих, и губы женщины касаются губ партнера. Смуглокожая богиня заплетает косы и, кажется, дышит стонами, слетающими с губ. Целую вечность спустя ночь заканчивается, и богиня уходит. Напоследок в невесомом поцелуе приникает к животу женщины, и исчезает в неземной глубоко-синей вышине.

Машина остановилась, Александер едва не выпал, но его поддержала тонкая и твердая рука женщины-яссира. Алекс тяжело выбрался наружу и попытался, опираясь о кузов, успокоить одновременно дыхание и сердце. Колено дергало, но какая это, в сущности, малость. Яссир снова потянулась поддержать его, он брезгливо отодвинулся: дайте хоть минуту побыть одному, а не со всем божественным пантеоном одновременно.

— Женщина! Хочешь помочь — найди мои вещи. Уйди прочь.

Караван миновал Пустыню и короткой змеей из трех машин взобрался на скалистый уступ над ней. Внизу — не так уж и далеко — клубился оранжево-красный песок. Буря, которая их так и не догнала, осталась вариться в своем котле. Ох, и бесится же сейчас Господин Пустыни. Впрочем, тише, не стоит гневить его, ведь гравитационные аномалии могут докатиться и сюда. А транспорт, собранный по старым чертежам из нового пластика, может и не выдержать.

Алекс усмехнулся: в Пустыне было одно кое-как восстановленное производство пластмасс. Рядом с жителями гор на маленьких лошадках его товарищи и он выглядели пришельцами. Разве что такими же оборванными. И традиции, и здравый смысл подсказывали, что выходить за пределы городов стоит только в традиционной одежде.

Далеко за его спиной, за машиной, метрах, наверное, в сорока, стояли пять человек: двое из экспедиции, трое встречающих. Александер закрыл глаза — ах, если бы это помогало отсекать ощущения — и пытался понять, что за существа их встречают. Очень долго не верилось, что это люди, настолько ощущения от их тел и отголоски мыслей непохожи на то, чем живет Пустыня. Двое из них, как ни странно, женщины. Одна показалась рашаду больной, но за ее спиной виднелась тень Темной Госпожи, а это верный знак.

Алекс выдернул из кузова свою трость и прошел к горным жителям. Да, женщина хороша: наверняка сможет выносить и родить ребенка. Чуть более мускулиста, чем следует, и отчего-то бледна, не было бы проблем с кровью. Рашад задумался, перебирая свое поколение и следующее за ним: он помнил троих, кто мог дать жизнеспособное потомство.

— Вот эта подойдет, — Александер указал на одну из женщин, темноволосую, в штанах и с каким-то оружием на поясе. — А вторую лучше не брать.

Тишина длилась одно или два мгновения. Потом все заговорили одновременно, языки смешались, одновременно возмущение и обида: оказывается, горные неплохо знают наречие Пустыни.

А еще минуту спустя Алекс упал на землю, неловко отводя ладонь от разбитого носа. На щебень закапала кровь. Мужчина успел порадоваться, что боль от удара отвлекает от видений, и уплыл в обморок.

* * *

Он очнулся, и незнакомое небо смотрело на него. Он съел несколько таблеток нового обезболивающего, которое кто-то вложил ему в ладонь, и небо стало просто небом. Правда, люди рядом тоже сразу стали сложными и непонятными: как можно общаться, не зная, что чувствует собеседник?

В небе гроздьями вспыхивали огромные яркие звезды.

— Что ты натворил, ты, песчаная змея?

— Не сравнивай меня с этими благородными созданиями. Они ведь наверняка не делают таких глупых поступков, да?

— Да! Песчаные змеи не говорят в племени с матриархатом, что готовы забрать их посла!

— С воинственным матриархатом, хочу сказать.

Александер провел ладонью рядом с разбитым носом. Кровь давно остановилась, на лице была какая-то повязка, из-за отека не полностью открывался левый глаз.

— Ты остался жив, так что здесь нормальный матриархат. Но что я хочу тебе сказать, главное достояние экспедиции ты наше... Думай, перед тем как говорить.

— Ханнам, мой дорогой брат, — Алекс задумался перед следующей фразой, ведь приходилось объяснять очевидные вещи, — Ханнам, все, кто еще может называться рашадами, больны и отвратительны характером. Не то чтобы мы не хотим тебе помочь, часто мы просто не помним о том, что кто-то просил молчать. Так заведено: всем, кроме цели существования, можно пренебречь. Каждый из полудюжины рашадов, которых ты сюда затащил, будет искать фертильных особей, совместимых с нами, и не будет об этом молчать.

Небо было чистым и ослепительно прозрачным, наконец на его темном бархате ясно просматривался Млечный Путь. В воздухе не было пыли.

Александер, цепляясь за протянутую руку Ханнама, слез с кузова и встал рядом с главой их миссии.

— Мой дорогой брат, — у них был только один общий предок три поколения назад, и совсем разные ветви развития, но рашад не мог отвязаться от этой фразы. — Мне заночевать в машине, или ты покажешь отведенные нам жилища?

— Откуда такая покладистость? — Спросил яссир, бездумно вглядываясь в темную громаду горы.

— Хорошие таблетки. Давай ты быстрее покажешь мне дом и пойдешь выполнять посольские дела.

— И никаких запретов на секс?

— Если это для тебя единственный способ решать дипломатические конфликты.

— Сам бы шел и решал, змея.

Александер рассмеялся. Завтра дипмиссии яссиров придется охранять злых и жадных до крови рашадов. Или охранять жителей от рашадов, но вероятность этого невысока.

Молитвенные практики

Молитвенные практики

Домики в горах каменные, темные, неуютные, будто выросшие из скалы, или, наоборот, в нее вросшие. Слава прогрессу, уже несколько сотен лет людей Пустыни размещали в маленьких строениях на одного, а не в общинных домах. Слава дипломатическим отношениям, Ханнаму не приходилось ночевать одному.

В первый раз пришлось долго объяснять, что от него никакой репродуктивной пользы для деревни, что это никак не повлияет на подарки от пустынных жителей, что он, наконец, просто приехал на разведку. Что идея секса ради политических решений, как бы сказать, немного не вписывается в идеологические нормы его народа, что его боги неодобрительно смотрят на секс без цели (что он нес?), что, в конце концов, он не хочет сейчас тесных телесных контактов!

Ханнам шумно выдыхал тем вечером — к иблису, он яссир, он самый нормальный в своем третьем поколении; и пустыня пройдена без бури и раскрошенных бусин, надо вознести хвалу богам.

Наутро вздохнул, что Безымянному Богу хвалу возносят не так, и больше об этом не думал.

В каждую следующую миссию он только кратко напоминает про репродуктивную пользу... про репродуктивное бездействие. К седьмому году поездок и девятую подряд встречу с послом он перестает рассказывать одно и то же.

Он приезжает, швыряет в угол светодиодный фонарь — перепало от щедрот с чудом сохранившихся складов, снимает все свои одежды и аккуратной стопкой складывает в углу. Сложнее всего снимать платок, но сам воздух подсказывает: здесь безопасно, здесь нет пыли, здесь не отравишься от одного неосторожного вдоха. На его запястьях всегда остаются четки (с каждым годом бусин там все меньше) и несколько нитяных браслетов, подаренных кем-то в юности. Глупая привычка, думает Ханнам, когда смотрит на свои руки. Несколько лет назад на левой руке как-то оказался кожаный браслет, характерный для этих мест, и его Ханнам тоже не снимает, тоже, думает, глупая привычка.

Комната небольшая, помост кровати занимает две ее трети. Ханнам уже привычно перекладывает мех и шерстяное одеяло к краю кровати, вытягивается на хлопковых простынях. Фонарь раскидывает синие блики по потолку, в этом неверном свете видны только очертания тела.

Из-за плотной шторы, разделяющей два помещения дома, выходит женщина, два шага — и она ложится на постель рядом с Ханнамом, параллельно его телу. Ее рука ложится на его ладонь, пальцы соприкасаются.

Первые — минуты? часы? — все сосредоточено на движении пальцев. Большой палец осторожно оглаживает костяшки чужой руки, медленно и твердо. Шершавая подушечка запинается о ноготь. Медленно движения перемещаются в центр ладони, мужчина пытается процарапать там что-то, религиозный символ или древнюю букву. Пальцы путаются, встречаются, две ладони чуть не дерутся за главенство. Кто-то из двоих наконец не выдерживает, поворачивает ладонь, прижимает руку партнера. Минуту спустя опять: исследовать ногтями запястье, проводить с усилием и медленно, пытаясь запомнить и так выученное наизусть. Иногда на руках прибавляется шрамов. Тогда пальцы останавливаются, касания становятся мягче и легче.

Руки и ладони мало. Мужчина вырисовывает, выпрашивает разрешения на чужом запястье; переворачивается и нависает сверху. Начинает оглаживать плечи, ногтями процарапывает ключицы, проводит по бокам и мускулистому животу.

Движения становятся хаотичнее, в них все меньше договора и исследования, все больше танца и, наверное, страсти. Каждый раз Ханнаму в этот момент кажется, что в синих тенях стоит Темная Госпожа.

Он склоняется вниз и целует горло женщины. Сухо касается губами кожи. Она что-то выдыхает в его плечо, этот выдох теплый и мокрый, и это до сих пор настолько непривычно, что продирает дрожью. Ханнам проводит губами над кожей, в считанных миллиметрах, следом ведет пальцами.

У нее большая и тяжелая грудь, которую удобно охватить ладонью, у нее твердый живот, у нее узкие бедра, у нее бледная, бледная кожа. Ханнам дышит в пупок, его ладони прижаты к животу женщины, он сам давно сполз к ее ногам.

Почти всегда в этот момент женщина заметно расслабляется, чуть сгибает колени, двигает тазом вверх. Ханнам, дитя пустыни, чувствует влагу, слизывает, его рот наполняется слюной.

Это почти поцелуй.

Дальше все путается, они наконец двигаются вместе, тянутся друг к другу, дышат, дышат... Сорвано выдыхают одновременно и засыпают до утра. Женщина дремлет чутко и уходит перед рассветом. Ханнам в первую ночь всегда спит очень крепко, измотанный караваном, а в остальные дни не выпускает пальцы женщины из рук — всю ночь.

И он никогда, никогда не целует ее даже по пустынному обычаю: касаясь сухими губами губ и задевая крыльями носа ее нос. Но он всегда рад видеть посла и рад, что последние три года их миссию встречает именно она.

* * *

Александер проснулся в темноте, вышел в сизые предутренние сумерки. Действие таблеток почти закончилось, у него оставалось полтора или два часа ясного сознания, и он хотел, наверное, выпить кофе и посмотреть на рассвет. Постоять молча, не думая ни о богах, ни о людях.

Кофейный напиток все миссии Пустыни возят с собой. Не то чтобы это было необходимо, это скорее традиция, принадлежность, средство содержать бессильных рашадов и сочувствующих хоть в каком-нибудь порядке. Часть плантаций в подземельях всегда отводилась под кофе. Горелка, сухой спирт, джезва — на ритуалы вокруг напитка ушло полчаса.

Алекс, взяв шерстяной бурнус и кофе, сел смотреть на рассвет. Далеко внизу клубилась Пустыня, наверняка в ее желто-красной массе можно рассмотреть белые отблески ядовитого озера или синюю ленту великой реки. Серое небо медленно светлело, холодный воздух поздней весны чувствовался в горле, под ладонью была трава, покрытая росой.

Рашад улыбнулся таким простым и надежным плотским чувствам и сделал глоток горького кофе.

Через четверть часа деревня за спиной окончательно проснулась и зашумела. Александер занес кружку в дом, взял трость и вторую порцию кофе, прошел к соседнему маленькому домику. Подошел к Ханнаму, ткнул его тростью несколько раз, добиваясь осмысленного взгляда:

— Вставай, я сделал тебе отвратительный холодный кофе. Давай обсудим планы на день, пока я не превратился в старого брюзгу, которого интересует только генетическая программа. И, обожаемый брат мой, — Алекс очень хотел следующую фразу злобно прошипеть, — не занимайся сексом рядом с рашадами.

Ханнам под раздраженный стук трости быстро оделся и вышел на улицу. Александер еще успел составить ему компанию с утренним кофе, довольно жмурясь на поднимающееся солнце, а потом прекрасный день закончился.

Если измерять адекватность восприятия мира по шкале от, допустим, нормы до рашада, то Алекс плавно пересекал Австралию и приближался к южному полюсу. Он подозревал, что такое полюс и не знал ничего о материках, больше похожих на большой остров, но это не мешало осознавать, что замечательный, лично для него созданный и отменно работающий препарат вот-вот закончит действовать. Рука потянулась к коробочке с таблетками без участия разума. Александер предусмотрительно оставил таблетки в кармане жилета, в человеческой одежде, а сейчас на нем балахон джеллабы, но все равно нервно отдернул руку.

«Нет, — шептал он, — да сойдут к нам мои боги».

Свод небес дробился осколками витража и становился ярче, мутировал в яркий циан и электрик. Алексу казалось, что небо оседает на коже тонкой сапфировой пленкой, ложится на траву рядом, окрашивая ее в фиолетовый. Один неосторожный вдох открытым ртом, и синяя пленка проникла в горло.

Александер закашлялся, выхватил у Ханнама кружку, сделал пару глотков, выплюнул их, упал на землю, уткнулся лицом в бурнус, уложив все действия в одну минуту. Ханнам с заметным злорадством провел рукой над плечом своего ведущего специалиста, но не касаясь его, и направился устраивать этот иблисов рабочий день.

Нестабильное поведение

Нестабильное поведение

День прошел примерно так, как рашад и мечтал: отвратительно. Пять с четвертью часов светового дня — долина была закрыта склоном горы на северо-западе — ссыпались сквозь пальцы и оставили пальцы дрожать. Мерещились боги и песок, болела голова за глазами, привычно дергала нога, отек на левом глазу расплылся к щеке.

Он и его корпус инвалидов — пять рашадов четвертого и пятого поколения — дошли в резко опустившейся темноте к окраине деревни. Если не врать себе, то это скорее ребята его довели и помогли сесть рядом с домиком, расстелили бурнусы, кто-то принес кувшин ледяной воды. Ханнам встал над ним, резко очерченный холодным светом фонаря, протянул дневную дозу таблеток и полотенце.

Александер достаточно долго соображал, что надо сделать, но потом наконец съел лекарство и приложил холодное полотенце к глазу. Головная боль медленно уходила, реальность потихоньку расставалась с ультрамариновой пленкой. На зубах исчезал привкус раскрошенного камня.

— Ты похож на Безымянного Бога, мой дорогой брат. На этого безумного ученого, наблюдателя в лохмотьях, который умиленно смотрит на шалости своих товарищей. Сколько раз ты прошел бурю, Ханнам? Сколько раз защитил караван за собой и раскрошил стеклянную бусину в пальцах? Сколько еще раз нашему поколению суждено выйти за пределы человеческих возможностей? Сколько, ответь старику, нам еще расплачиваться с генетической программой?

Последнюю фразу Алекс запил холодной водой, хотел заткнуть сам себя, но слова все равно прорывались наружу. Рашады вокруг — самый старший на дюжину лет младше него — приводили себя в порядок и уходили спать. Александер никак не мог набраться сил, и просто лежал и смотрел на звезды.

Должно быть, он задремал. Он очнулся от боли, прострелившей колено, заметался в судороге, опять приложился скулой о твердую землю.

Организм болью сигнализировал, что он жив. Если по интенсивности боли измерять степень живости, то Алекс в лидерах. Слава прогрессу и Бесплодной, которая к нему ведет, болело только тело. Конечно, почти везде, а через четверть часа на холодной земле к списку больных частей добавится что-нибудь еще, но никаких — никаких, и какое это блаженство — сверхчувственных ощущений.

От глубокого вздоха заболели еще и ребра.

Алекс засмеялся, ребра заныли сильнее.

Александер прекратил беззвучно хохотать только когда ему на плечо легла холодная ладонь. Звезды заслонил силуэт, похоже, женский. Мужчина прищурился, движение отдалось болью под глазом, он опять сдавленно, истерически засмеялся.

Женщина, определенно это была женщина, заставила его подняться и пройти в дом. Алекс не помнил, как упал в кровать и оказался укрыт. Ночью ему снилась эта женщина, и он злился, потому что предпочел бы не видеть снов.

***

Алекс проснулся перед рассветом от того, что просто невозможно было дальше спать. Выпил залпом всю оставленную чистую воду, почесал трехдневную щетину, ободрал отслоившуюся кожу с запястья.

Кофе пришлось варить у Ханнама.

— Здравствуй, брат мой. Просыпайся, я сделал тебе кофе, — Алекс неопределенно ткнул тростью в сторону спальни, — и прошу еще раз, пустынных богов ради, не занимайся сексом так близко к рашадам в целом и ко мне лично.

Посол Пустыни и его рашад сидели на траве с горячим кофе в руках и смотрели на рассвет.

Алекс чуял, как таймер в крови отсчитывает секунды, минуты, может быть, полчаса, до того момента, когда на него упадет небо.

— Ханнам, мой дорогой брат, мы вчера нашли дюжину кандидатов среди тех мальчиков, куда вы пустили нас резвиться. А дальше, пожалуй, будет сложнее, — Алекс вздохнул и почесал ногтем синяк у носа, — теперь с каждым надо внимательно поработать.

Замолчали. Александер ждал, пока брат его яссир сообразит, о чем он умалчивает. Ханнам наслаждался холодным воздухом без ядовитых испарений.

За две минуты до того, как психосоматика обрушила свинцовые облака на сознание, Алекс успел выпить остатки кофе в два глотка и, тяжело вдавливая трость во влажную землю, направиться к своим подопечным.

Ханнам остался: надо было развернуть шатер и все-таки купить эту дюжину мальчиков, чтобы рашады могли делать с ними все что угодно.

***

Посол Пустыни и его рашад сидели на траве с горячим кофе в руках и смотрели на рассвет.

— Да чтоб пустынные змеи заползли к тебе в кровать, хватит трахаться, Ханнам!

Посол блаженно и немного глупо улыбнулся:

— Я купил тебе дюжину мальчиков. Тебе их мало и нужен еще кто-то в гарем?

Александер перемотал бинт на запястье перед тем, как ответить:

— Мы вчера играли, и их осталось девять.

***

Александер проспал, и Ханнам принес ему кофе. Первым, что просипел Алекс при виде яссира, была невнятная фраза про секс и его недопустимость.

***

Эффект обезболивающего закончился слишком рано, и кофе Алекс делал наугад, смешивая в джезве киноварь с жидкостью цвета индиго. Он вышел из домика-мыльного пузыря и, смутно ориентируясь по стенам и теням, нашел Ханнама.

Зябко кутаясь в джеллабу, закрывая платком глаза, рашад вручил кружку брату. Ушел.

К кружке была приложена записка с корявой надписью про нежелательность секса.

***

Алекс проснулся незадолго перед рассветом. Вышел в предутренние стороны и, ухмыляясь, прошептал куда-то в сторону Пустыни: «Я сделал это! Мы сделали это, слышишь?!».

— Вставай, брат мой, я приготовил тебе отвратительный холодный кофе.

Ханнам вышел и присел рядом, прислонившись к каменной стене. Через полчаса яссир уточнил:

— И что, никаких запретов на секс?

Алекс кивнул и запил выуженные из-за пазухи таблетки кофейным напитком. Работа была закончена.

— Ханнам, мой дорогой брат, яссир из яссиров и лучший руководитель миссий из всех, кого я знаю, — Алекс усмехнулся: безусловно, это была его первая поездка с дипломатической миссией. Безусловно, он приложит усилия, чтобы она была последней, — я хочу официально доложить, что мы нашли в этой глуши четверых, кто может попытаться получить потомство с жителями Пустыни.

— Неплохой результат.

— Здесь был на удивление разнообразный исходный материал: жители гор, жители другой стороны гор, жители равнины за ней. Правда, не было никого из этого поселения, а у меня были некоторые надежды именно на них.

Ханнам указал на уже поблекший синяк на носе Алекса.

— Да, воинственный матриархат и все такое. Но вы планировали эту операцию пять лет, вы таскались сюда по три раза в год и меняли бессмысленные камешки на стекляшки. Я даже не знаю, как вы смогли уговорить медиков синтезировать новые препараты, но спасибо вам за это. Кстати, ты знаешь, что пятому поколению рашадов уже нужны стимуляторы, чтобы хоть что-то рассмотреть в генетических линиях? Знаешь, отдай обратно тех особей, которые нам не подошли. И, да, мы выкачали в среднем по литру крови с каждого претендента, проверь, как они там...

— Ты пьян?

Алекс подкинул в ладони последнюю таблетку, и она упала на землю.

***

Проспав полдня, Алекс немного пришел в себя и пытался понять, насколько дерьмовым товарищем он был предыдущую неделю. Его не очень интересовал этот вопрос, но подобные размышления были интереснее бесконечного копания в ощущениях рашада. Выходило, что за те два часа осмысленной деятельности, которые почти удавалось вырывать каждый день, совсем откровенной дичи он не творил, хотя, безусловно, от адекватности был далек.

Но, если углубляться в историю их общества, какой адекватности ждать от рашадов? Разве что от последнего поколения, которое... Которое приближало репродуктивную программу к очередному краху, пожалуй, если не откроют заново хорошие микроскопы и компьютеры для обработки информации.

От мыслей по кругу Александра отвлекло прикосновение ладони к плечу. Он перехватил чужую руку за запястье — тонкое, женское. Взметнулось было привычное за прошедшую неделю инстинктивное «Нет!», но Алекс схватился за твердую руку как за уверенность в своей нормальности, поднялся и встал рядом с женщиной, немного над ней нависая.

— Спасибо.

Госпожа посол открыто смотрела ему в лицо и улыбалась. Именно та женщина, которая ночью укрывала его и отводила спать, а после уходила к Ханнаму. Именно та женщина, которая снилась ему все эти семь ночей. Замечательный специалист по международным контактам.

Когда уходят боги

Когда уходят боги

Караван из трех машин медленно спустился с горного уступа и нехотя, будто пытаясь отсрочить неизбежное, въехал в Пустыню.

Впереди ехали яссиры и искали дорогу. Буря вроде убралась с пути и, казалось, можно напрямик проехать к городу, чтобы привезти туда новый генетический материал. Генетический материал смирно сидел в машинах по двое, стиснутые рашадами, и дрожал от страха.

Это раздражало. Алекс и так не знал, пропустит ли их Господин Пустыни к городу — необязательно даже к Белому, к любому добраться бы; а если и пропустит — так есть же Темная Госпожа и Бесплодная. А богиня великой реки, несмотря на милость и мудрость, до смерти ревнива.

Не пришлось беспокоиться.

Ведущая машина начала рыскать, выискивая какой-то другой путь, пошла кругами. Полчаса поисков в самый полдень, потом яссиры приняли решение и погнали караван в одном направлении. За машинами стелилась желтая пыль.

Александер скорчился под тентом внедорожника и крепко, очень крепко держался за поручень. Нарастал встречный ветер. Вскоре пришлось включить генераторы поля, и мир окрасился в голубоватый цвет. Давление ветра чуть ослабло.

Машины пошли медленнее. Двигатели с каждым километром звучали ниже и как-то надсаднее.

Потом машины остановили, поставили треугольником, подняли мощность щитов до возможного максимума.

Александер, порывшись в багаже, выдал мальчикам, которых они тащили с собой с гор, по таблетке хорошего снотворного и заставил съесть. Младшим рашадам выдать бы этого же, чтобы не отвлекали защитников, но пока, казалось, не было необходимости.

Яссиры сидели в углах треугольника, лишенные даже призрачной защиты джипов, замотанные в свои тряпки, и безостановочно вертели четки. Алекс рискнул подойти к Ханнаму:

— Яссир, брат мой, мы встретили Господина Пустыни?

— Пока только псов его, — ответ такой же, как и тысячу лет до этого, отчасти успокоил. Но раньше рашады редко покидали свои города.

— Нам это чем-нибудь грозит?

Ханнам не медлил с ответом ни секунды:

— Мы вас защитим.

Рашады, немного путаясь в движениях, растянули плотную ткань шатра над машинами, хоть так закрываясь от бури. Сразу стало темно и пыльно. Едва видимая синяя энергия щитов угасала уже в паре сантиметров от них. Рашады сидели кружком в центре треугольника из машин, и ждали. Всполохи света под зажмуренными веками казались звездами.

Да храни нас Темная Госпожа. Пожалуйста, милая богиня моя, родная, жуткая и прекрасная, звезды заплетены в твои темные косы и слезы на ресницах висят алмазами, прошу в ногах у тебя, милостивая, сохрани от поступи отца своего.

Через несколько часов общего транса, сосредоточенной на жажде продолжить жить молитве, через несколько часов бури и шагов Господина Пустыни — ах, отчего с ними нет аасимов, несколько часов неглубокого дыхания сквозь ткань шемаха, стало ощутимо холоднее.

Темнее и легче, и появилась возможность глубоко вдохнуть и подняться. Прохладный воздух разбавил медовую тянучку мыслей, вырвал из забытья, разделил общность расплавленного стекла на людей; на рашадов, яссиров и генераторы.

Алекс осторожно выдохнул, сделал маленький глоток воды. Горло саднило, лицо горело от песочных порезов. Он по возможности медленно поднялся и очень осторожно, не двигая больной ногой, размялся. Яссиры выдыхали также осторожно и, расслабляя сжатые до белых костяшек кулаки, откидывались на песок. Было видно, что их отпускает божественное касание, что они вырвали у Господина Пустыни жизнь каравана и свою.

Тишина, возникшая после ухода бури, слишком глухая и мягкая, будто отказали органы слуха и нельзя даже ориентироваться на стук собственного сердца и дыхание, сменялась чем-то более нормальным, наполненным шорохом песка под мягкими шагами, шелестом генераторов, урчанием моторов.

Скорее выразительно артикулируя, чем произнося слова вслух, Алекс обратился к Ханнаму:

— Мы... буря?

Ответ он больше прочитал по губам, нежели услышал:

— Мы... глаз шторма.

Кто-то зажег фонарь, в бледном голубоватом свете заметно, что лицо Ханнама заострилось больше обычного, это видно даже под полностью намотанным шемахом. Словно очнувшись, яссир начал медленно разматывать платок. Алекс увидел, что его пальцы подрагивают.

— Тебе надо отдохнуть, брат мой.

Александер протянул Ханнаму флягу с жидкостью. Яссир — сейчас только яссир, Господину Пустыни точно неведомы должности вроде «руководитель дипломатической миссии» — сделал глоток, Алекс забрал флягу и тоже коснулся губами горлышка.

Жест привычный, выработанный уже в осознанном возрасте: так можно было захватить отголоски эмоций человека без особого риска для себя. Впрочем, сейчас, пережеванный бурей и медикаментозной поддержкой, Алекс не мог почувствовать ничего.

Тоска и усталость — это же его чувства?

— Ханнам, мой дорогой брат, тебе надо отдохнуть. Присядь.

Кто-то сунул ему в ладонь два лепешки рациона, Алекс протянул одну яссиру. Ханнам послушался направляющего жеста и сел, прислонившись спиной к джипу. Сделал еще один осторожный глоток воды и медленно откусил рацион.

Алексу казалось, что у яссира ныла челюсть от напряжения, с которым он стискивал зубы во время бури. Генетическая память подсказывала, что помочь товарищу может объятие, и поэтому стоит послать собственную боязнь прикосновений подальше в пески, и вот так, по-прежнему медленно, как и всё, что происходит в око бури, накрыть ладонь Ханнама своей.

У яссира горячие, пульсирующие жаром руки. Неожиданно влажные, что это — кровь? Широкие, и Алекс не может охватить ладонь полностью, и его пальцы ерзают в поисках удобного положения.

Александер с предельным вниманием смотрел на фонарь в центре лагеря. И, наверняка это эффект от лекарств, ему не противно было находиться настолько рядом с яссиром. Настолько, что он, забыв о колене, неловко протянул вторую руку и попытался обнять Ханнама.

«Как же это неудобно», — думал Алекс, пристраивая ладонь на плече Ханнама, прижимаясь грудью к его плечу, неловко уперевшись коленом.

Ханнам чуть расслабился под его руками, обнял в ответ, и внезапно все оказалось удобным и разумным.

Алекс мысленно отметил предательство своего разума.

Наконец боль в колене заставила Алекса отстраниться и просто сесть рядом с Ханнамом. Яссир не потянулся следом, но положил руку ему на плечо.

— Мой дорогой брат, — Александер не говорил о буре, не говорил о миссии, не говорил о богах, — далеко ли до Белого Города?

— Я не знаю, как пойдет дорога. Обычно Господин Пустыни не приходит во второй раз.

Разговор не шел, тонул в тяжелом воздухе, снова наполненном мельчайшей песчаной пылью. Свет вокруг фонаря падал на землю словно имел вес, и этот вес был велик.

Перехватило дыхание.

— И только псы его, — Ханнам подавился собственным хрипом.

Через семьдесят секунд гравитационная аномалия закончилась. Александер сделал один поспешный глоток воды и передал флягу яссиру.

Из тени соседней машины вышли девочки-яссиры, подошли к Ханнаму, что-то у него уточнили. Потом кто-то из рашадов подошел уже к Алексу и сунул еще еды. Дальше закопошились мальчики-генетический материал... Александер потер висок, утихомиривая головную боль.

Буря возвращалась, передышка закончилась.

Алекс поймал за руку Ханнама, и прошептал ему на ухо:

— Знаешь, брат мой, у тебя и этой женщины в горах могут быть дети.

Ханнам вздрогнул, медленно вытащил руку — влага на ней действительно была кровью — и прошел в облюбованный им угол треугольника. Александер вздрогнул следом, просто повторив реакцию.

Буря упала легкостью, которая заставляла вдыхать песок, и налипла пылью на слизистые. Ядовитые частички, которые смогли проникнуть за щиты, разъедали кожу, и каждый пытался глубже укутаться в шемах и бурнус.

Яссиры сжимали четки и верили, что доведут караван до цели.

Рашады ждали.

А всем остальным поможет снотворное.

***

Ханнам стряхнул с ладони осколки последней стеклянной бусины своих четок, подхватил баул с личными вещами и ушел в направлении гор следом за бурей.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

небо круг острова
люди без памяти
когти не острые
мы всё проспали

принцесса моя колкое веретенце
принц мой заколдованное чудовище

@темы: чёрновик, тексты, стихи

---

про текст записью ниже

оффтопик и размышления

История Господина Пустыни, главной эволюционной силы этого замкнутого мирка, в общих чертах рассказана. Герой взял от воинственного бога жажду жизни, которой ему не хватало, и я даже не знаю, стоит ли этому герою двигаться дальше.
Следующей в плане лекций указана Темная Госпожа, богиня соблазна и любви, юных пар, любовников. Богиня, к которой очень близки рашады, и одновременно столь же бесконечно далеки.
Интересной выглядит идея осознания сексуальности после подбора нормальных таблеток. Но сексуальность в сорок, простите, два? Больному и несчастному человеком? (я все понимаю, но, наверное, не смогу это писать)
Из этой идеи плавненько так вытекает следующая: романтическая привязанность. Немного чувственного удовольствия. Поглаживание ладоней, там. Совместная работа. Етц. Интересно, но опять же не рискну писать.
Еще Темную Госпожу можно попытаться показать через восприятие других людей: шепотки аудитории, заигрывания, небольшие отрывки чувственных реакций. Мило. Если будет, то будет очень драбблово. Поломает стилистический характер текста.
Как еще рассказать о вечной любовнице, темном кардинале, силе, управляющей всей пустыней? О любви?

---

Это начиналось как лекция о репродуктивных традициях Пустыни, а во что превратилось пока не знаю.

Репродуктивное поведение

Репродуктивное поведение

— Увидел, трахнул, защитил — вот философия аасимов, если можно назвать философией столь неутонченную позицию.

Профессор неспешно спускался с верхних ступеней амфитеатра. Через каждые два шага раздавался звонкий стук его трости. На ступенях расположились слушатели. Многие сидели, кто-то лежал, некоторые — делали заметки.

Восстановленный мир нуждался в знаниях. Прежние традиции не выдерживали смешения трех ветвей генетической программы (да и еще влейте в этот коктейль женщин).

— Именно поэтому рядом с аасимами всегда было много женщин: выбранных рашадами для нужд генетической программы, случайно зашедших, крадущихся по другой стороне улицы, даже бесплодных.

Где-то у ног профессора раздался фыркающий звук.

— Вам не нравятся бесплодные, юноша? — Наконечник трости коснулся ворота форменной рубашки слушателя. Тот вздрогнул, и отрицательно мотнул головой. — Это был замечательный конструкт эпохи Пустыни, который помог нам выжить. Вы уверены, что вы сможете иметь детей? Что вы не бесплодны? Ведь рядом нет рашада, который понял бы.

Трость утвердительно стукнула на последнем слове. Лектор спустился вниз, и посмотрел на аудиторию.

— Все, что не шевелится, аасимы закономерно шевелят и трахают. Аасим может заняться сексом даже с боевым товарищем, но не как «Заняться любовью» (да и недоступны им эти понятия), а как звено цепочки «Возбуждение — Объект — Секс». Не ждите от партнера нежности, если его генетическая линия хотя бы на две трети принадлежит к аасимам. Да что там нежности, он же логически думать неспособен!

Недовольно зашумела часть аудитории. Профессор вскинул седую бровь:

— Извините, умеете думать. Значит, кровь аасимов разбавляется легко.

Трость легонько стукнула о деревянный настил пола, слушатели затихли.

—— Мы знаем, что у аасимов не было бога-покровителя. Только бог-противник, только Господин Пустыни, смертоносная песчаная буря. Все мы в юности богоборцы, и аасимы с гордостью выходили против своего бога. И убивали, и усмиряли. Средний срок жизни аасима двадцать три года. Он переживал пять-семь песчаных бурь. Потом умирал. Но он успевал оставить потомство. Рашадам такое простое действие давалось сложнее.

Лектор кивнул слушателям, и вышел в подсобное помещение. Ему требовался перерыв. Возможно, слушателям тоже, но ему явно перерыв требовался сильнее. В сегодняшней группе много потомков аасимов, а с удержанием внимания у этой аудитории проблемы. И у него, откровенно говоря, проблемы с удержанием внимания вокруг аасимов.

Его зовут Алекс. Александер. Третье поколение Нового Мира. Эти детишки — пятое, и они намного больше него похожи на нормальных людей. У них не болит все при смене погоды, неудачном шаге, неудачном взгляде, даже при упоминании секса... Они не помнят своих богов, и они не смотрят сквозь прозрачные веки на Темную Госпожу.

Александер проглотил горькую микстуру, заел долькой сладкого фрукта, поискал взглядом, чем можно стереть приторный вкус с языка. Зарылся ладонью в свои волосы — короткие, жесткие, рано поседевшие. Секущиеся кончики резали ладонь, лезли под ногти.

Микстура подействовала, и излишне острое восприятие рашада померкло. Боль в ноге стала терпимой, можно было попробовать встать.

Тяжело опираясь на трость, лектор вышел обратно к слушателям.

— Размножение рашадов осложнялось тем, что они слишком умны и слишком больны. Им было больно заниматься сексом, и они стремились свести это действие к нулю. Но искусственная инсеминация но тот момент уже была забыта, поэтому, молитвами Темной Госпоже, они все-таки брали себя в руки и брали женщину.

В зале послышались смешки. В основном смеялись недавно целовавшиеся парочки (и не только парочки).

— Это не смешно. Психическая сфера рашадов была развита очень неудачно, и чужое проявление эмоций причиняло им боль. Собственно, поэтому рядом с рашадами не радовались, не занимались любовью, часто даже не жили. Но необходимость в следовании Генетической Программе не позволяла выгнать их за стены Города, понимаете? Они молились Темной Госпоже за нас и наших детей.

Аудитория впечатлилась внезапной вспышкой и притихла. Алекс постукивал тростью, пытаясь встать удобнее.

— Рашады находили женщин, подходящих для продолжения рода, приглашали их к себе раз в месяц, пытались зачать ребенка. Но часто физическая слабость мужчины не позволяла завершить процесс. Так же часто женщины получали сильные травмы от психической деятельности рашадов, и умирали, не доносив ребенка до срока. Так что рашадов в нашей культуре скорее ненавидят, чем любят. Впрочем, их необходимость в тот исторический период никто не отменяет.

Трость опять застучала по ступенькам, отслеживая неспешный подъем лектора вверх. Многие слушатели дергались и отодвигались с его пути. Размыкали руки и прятали глаза. Кое-кто поднимал выше воротник форменной рубашки и присаживался ровнее.

— И остаются яссиры. Единственная гармоничная часть нашего прошлого. Да, у них были проблемы, сложности, трудная работа. Но кроме этого у них было вполне зрелое сознание и развитое тело. Рашады пытались связать яссиров Генетической Программой, но как можно распоряжаться человеком, который уже завтра исчезнет из твоего города? Исторически сложилось, что до шестнадцати яссиры оставляли столько потомков, сколько могли, а после им уже никто ничего не мог диктовать.

Лектор откашлялся. Подумав, отложил трость и присел на ступень. Дальше Александер говорил почти шепотом: голос сел.

— У яссиров не было предрассудков. После выполнения репродуктивной программы многие находили партнеров по душе среди женщин или бесплодных, иногда воспитывали чужих детей. В зависимости от настроения они могли зайти в казармы аасимов и вступить в связь с парочкой юных воинов. Или найти рашада, долго его утешать, а с утренним караваном уйти из города. Конечно, это все не рядовые случаи, но воспоминания о них остались. Есть также несколько зафиксированных случаев, когда яссиры уходили в горы, окружающие Пустыню, и оставались там жить.

Александер тяжело оперся на трость, поднимаясь. Новое поколение очень много несет в себе от рашадов. Пора учить детей как-то контролировать себя.

— А еще были женщины. Безвольные создания, которые рожали так долго, как могли, а потом умирали. Были бесплодные, — лектор чуть запнулся, борясь со своими предрассудками, — бесплодные мужчины и женщины, у которых за полторы тысячи лет Генетической Программы сформировалась своя социальная роль и свое, закрытое от остальных, общество. Как раз на основе этого профессионального сообщества и был создан наш общественный строй. Так что мы не должны считать себя наследниками аасимов или яссиров, мы в большей степени наследники бесплодных. Дети Ее, Бесплодной, богини великой реки. Мы наконец выжили и построили свой новый мир. И я вас с этим поздравляю.

По кивку слушатели потянулись к выходу. Александер опять устроился рядом с тростью на нижней ступени амфитеатра. Опять его лекция о половом просвещении превратилась в религиозное безобразие. И он сам это понимал, но, но...

* * *

— Вы рашад?

— Никто из нас уже не рашад, мальчик.

Александр тяжело посмотрел вверх, на юношу, оставшегося в опустевшей аудитории. Тот ответил ясным взором и вздернутым подбородком.

— Никто из нас не рашад. И никто из нас не аасим. Каждый из нас — смесь из жажды защищать и стремления сбежать, унаследованных от этих двоих. А еще мне досталось удивительно много эмпатии и изумительно мало выносливости. Поэтому перестань бояться и дай трость.

Александер рылся в карманах в поисках лекарства. Вспомнил, что оставил микстуру в кабинете. Вырвал трость из под ноги юноши. Поднялся, колено стрельнуло болью слишком сильно.

Темная моя Госпожа, богиня любви, за что ты так не любишь слуг своих?

Медленно двинулся в сторону кабинета. Мальчишка начинал жалеть его. Отвратительно.

Час спустя Алекс кое-как выбрался из университета и добрался до центральной площади. Рядом больше не было сочувствующих юнцов, и колено, похоже, успокоилось. На площади была воздвигнута статуя пророка. Мессии... теперь его называют Мессией. Создатель этого мира. Та цель, к которой полторы тысячи лет вели рашады. Особь, сумевшая осознать все знания, сохраненные в упакованном виде в геноме яссиров, приструнить рашадов, вытащить за голые камни стен два оставшихся города и возродить мир.

Построить все вокруг.

И размножиться, разумеется.

Александер мрачно смотрел на своего прадедушку.

«Спасибо, что размножился, дорогой предок. Спасибо, что мне не так хреново, как полусотне поколений рашадов до меня. Спасибо, что я дожил до сорока... до сорока уже двух. И меня приставили к чтению истории в школе, что я вполне успешно срываю»

Лучи улиц расходились от центральной площади: ровные, пустынные в середине дня, покрытые желтым кирпичом. На белых стенах домов стеклянными разноцветными изразцами была выложена история этого мира: кто от кого повел свою ветвь, кого не туда завела генетическая программа. Еще три поколения, и рисунок цветных плиток забудется, никто не будет уметь писать на этом языке и некому будет его читать. Уже сейчас это близкая и родная, но история.

Настолько быстрым шагом, насколько позволяли колено и трость, прячась от полуденного солнца под карнизами домов и в переулках, Алекс спешил к границе города. Что-то важное гнало к выщербленным камням, к стенам, на которые уже не поднимаются аасимы. Теперь прогресс, теперь вместо аасимов стоят генераторы защитного поля. Все стало очень простым.

И ворот тоже нет. Голый проем, в нем крутится мелкий белый песок, его отгоняет синяя пленка энергии, схожей с той, какой накрывали город аасимы в бурю.

Небо на горизонте, синее и полуденное, затягивало темной оранжевой пеленой. Близилась буря.

Александер дотронулся тростью до барьера. Барьер спокойно пропустил наконечник. Замечательно. Можно посидеть здесь и дождаться Господина Пустыни.

Он приближается.

Краткая божественная биография

Краткая божественная биография

Александер с силой прижал ладони к глазам. Это не помогло: и веки, и руки были прозрачными, далеко в вышине просвечивала темнота за полуденным небом. Глазницы жгло, в них начинала скапливаться жидкость. Мужчина уронил голову на руки. Вихри песка потяжелели, окрасились кровью, но не ослабели. Продолжали неспешно крутиться у самой земли. Подползали к ногам, касались силового поля, отпрядывали назад, будто боясь.

Генетическая память работает в обе стороны, и теперь рашад чувствовал себя... рашадом. Безобразно слабым, самоубийцей с единственным якорем в этой жизни: чувством долга. Но чувство долга было удовлетворено изваянием на площади. И оставался только старик-самоубийца.

Небо смотрело из невообразимых высот. Там, в темноте, в венке из тысячи звезд, укутанная в покрывала из северного сияния, есть Темная Госпожа.

Больное колено распрямилось. Мужчина упал лицом в песок.

Все больше и больше мелких песчинок незаметно оказывалось за энергетическим барьером в стенах города.

К Алексу явился сам Господин Пустыни.

Когда-то это существо звали Александр Фиай. Выходец из влиятельной ирландской Семьи, потомок индийских йогов, создатель и руководитель проекта «Защитник». Худощавый мужчина в костюме и с тростью. На набалдашнике щерится зверь породы кошачьих. Шелковый платок мягок и скользит, стрелки на брюках — идеальны. И как только из этого появился Господин Пустыни?

Родился бог, в шершавых ладонях которого буря, в сердце которого радиоактивный взрыв, цепные псы которого — искажения гравитационного поля.

Синеглазый Господин Пустыни, в облаке сладко-горького аромата несущий смерть.

А ведь на стены Города уже не выйдут аасимы.

Александер, да какой из него иблисовый рашад, попытался открыть глаза. Буря не отпускала, рвалась под череп и упругой струей песка обдирала кожу. Но — он коснулся виска пальцами — это все не наяву. Это все было тысячу лет назад, или будет через тысячу, но это неправда.

Если он сейчас заползет обратно за стену и съест лекарство, то головная боль прекратится и, с некоторой вероятностью, видения исчезнут. А если он просто немного подождет, то можно будет и не заползать обратно.

Песок, ярко-жёлтый и мелкий, тепло ложится вокруг пальцев. Трость мягко падает вниз и вязнет в нем. Александер с трудом делает два шага, и понимает, что вот этот мелкий и мягкий песок, похоже, реальность. Что это буря, просочившаяся за щит.

Алекс сглатывает кровь, очень осторожно ложится на спину, и пытается вспомнить техники, которым в его детстве учили старики. Если рашад постарается, то он может найти аасима.

Сознание одурманено горечью и миндалем, лживым ощущение шелка на пальцах. Колено болит и дергает, и это единственное, что удерживает в реальности.

Стены города сложены из оранжевого камня, из крупных пористых блоков. По периметру стоят генераторы защитного поля. Наверное, где-то на стене есть... Посты? Заставы? Ощущение от силового поля никак не давало почуять никого по-настоящему живого.

О Темная Госпожа моя, почему ты проводишь детей своих по этому пути?

Глаза застилает прозрачный индиго. В хрусталике нет нервных окончаний, но Александер ощущает, как радужка покрывается разноцветными пятнами и становится похожей на витраж.

Мужчина осторожно поворачивает голову из стороны в сторону, словно пытаясь что-то рассмотреть. Он бы давно бросил бороться, приди ему в видениях Темная Госпожа, милостивая; но Господин Пустыни такой же, как он: старый и с тростью, с раздробленным коленом, сдохший в пустыне ненавистный бог. И Алекс просто не хочет сдаваться ему.

* * *

Стражу у стены отменили еще два поколения назад, но почему бы аасиму после работы не привести девушку посмотреть на генератор? Ведь замечательно, когда что-то работает лучше и эффективнее тебя. Когда очень хорошо защищает.

Светловолосый юноша нежно погладил генератор — не то как товарища, не то как домашнее животное — и расстелил покрывало. У него сейчас будет... У него сейчас будет удовольствие!

Девушка зевала и бродила около стены. Она уже могла признаться себе, что ей скучно, но еще не хотела говорить этого спутнику. Объяснять. Потом еще раз объяснять. Если сейчас открыть рот, то объяснения рискуют затянуться до самого заката... Присев у пролома в стене, она смотрела на темнеющее небо и просеивала в пальцах песок.

— Ясси... А откуда здесь песок?

Полушутливо она швырнула горсть желтой пыли в Ясси. Парень испуганно отшатнулся.

— Буря близится!

— Какая буря, Ясси! Ничего в прогнозе не было!

Но мальчик уже переключился на новую задачу: прошелся вдоль стены, всмотрелся вдаль, высунул язык, понюхав воздух. Он искренне пытался делать то, что подсказывает генетическая память, и ничего не мог найти.

На очередном нервном круге он наткнулся на почти засыпанного песком Алекса.

«Буря близится...»

Тревогу объявили вовремя: на стену успели выйти аасимы и встать рядом с генераторами. Население эвакуировали в подземные жилища. Совет ругал метеорологов, метеорологи ругали генетическую память и недостаток техники, техники были возмущены недостатком материалов и плохим образованием. Оказывается, иногда для реформы образовательной системы необходима всего лишь буря.

Параноидальное желание выжить тоже помогло: за полторы декады бури недостатка в еде для целого Города не возникло.

И уж точно после бури радовались все, в ком отчетливо проявились гены аасимов: много их братьев умерло, и надо было восстанавливать прежнее равновесие в популяции.

Господин Пустыни ликовал.

* * *

Александер выжил. Очнулся сначала в общем помещении в подземных коридорах, позже, когда буря утихла и гравитационные колебания стали хоть немного походить на норму, лежал один в маленьком белом домике из пористого камня. Смотрел в темный потолок, первое время не мог ни о чем думать, потом к нему вернулись социальные привычки.

Здоровался с опекунской службой, следившей за его рационом. Немного язвил коллегам. Составлял мысленно планы новых лекций. Верил, что в этот раз Темная Госпожа не забрала его к себе.

Гулять не решался, пока над городом висели остатки бури. Сидел в домике, думал про песок, иногда очень глубоко погружался в мысли. Потом к нему начала приходить Бесплодная, богиня великой реки. Алекс не знал, галлюцинации это или реальность.

А она садилась рядом, устраивала прохладную ладонь на его лбу, рассказывала легенды про давние-давние времена: про самое начало Проекта «Защитник», про мир до ядерной войны, про роботов-онак, которые создавали города и подземные тоннели. Про мифическое мышление, благодаря которому создатели программы умерли и возродились богами радиоактивной Пустыни. Про то, как для них Проект «Защитник» превратился в Проект «Пустыня». Про данные, упакованные в памяти яссиров: потомкам передали список любовниц Александра Фиай и сведения о том, кто начал войну (с компроматом на всех), но ни одного чертежа летающих машин или оружия.

Алекс продал бы душу, если верил, что она у него есть, за свидание с богиней. Сейчас он намного лучше понимал, почему рашады всегда пытались жить. Ведь часто за болью можно было найти своих богов, и те придут и утишат страдания..

Рашады и гнались за пытками, которые им вдоволь предоставлял организм. Восприятие опять обострилось, отвлечься от мыслей соседей и жужжания силового поля в четырех кварталах можно было только болью.

Мужчина скатывался в первобытное состояние. Но, иблисово семя, он же не чистокровный рашад! И поэтому надо встать, выпить лекарство, выйти к людям. Цивилизованное поколение встречает богов в книгах или трансе, но никак не в болезненном бреду.

Решение, принятое на рассвете, привело к тому, что к полудню Александр вновь сидел с тростью у изваяния Мессии.

«Привет, старый друг. Расскажи, как выжить в мире, который построил ты?»

Генетическая память для самых маленьких

Генетическая память для самых маленьких

— Сегодня мы снова поговорим о репродуктивном поведении. Да, уже не раз обсуждалось, но эту тему можно назвать основополагающей для Проекта «Защитник». Как вы помните, задача проекта в том, чтобы сохранить наследие человечества. Давным-давно, в годы, отделенные от нас генетической программой и ядерной войной, потомок аристократической семьи Фиай решил, что век цивилизации близится к окончанию, и — удивительно! — некоторые достоинства этой цивилизации надо сохранить.

Александр остановился, вдохнул после длинной фразы, перенес вес тела на трость.

— Неизвестно, как он уговорил своих родственников и, хм, правительство... Вы же знаете, что такое правительство?

Молчание аудитории было выразительно отрицательным, но лектор не обратил внимания и продолжил:

— Уговорил, что надо создать биологическое или техническое решение для защиты гражданского населения от радиации. Его проекты как известного робототехника вызвали интерес, Александр собрал команду, на волне общественного энтузиазма получил базу на Аравийском полуострове...

Лектор задумался, стоит ли объяснять географические понятия, но решил, что это не такая уж и важная информация: древнее землеописание не соответствовало современности.

— К решению использовать человеческий геном пришли только после полного провала прототипа роботов-защитников. Кстати, подготовьте эссе на тему того, почему, собственно, варианты с роботами безобразно провалились. И желательно без использования генетической памяти. Поверьте, я знаю мысли Александра Фиай лучше как минимум в силу возраста.

Девчонка, явно вышедшая из ветви яссир, сверкнула ярко-синими глазами из-за челки.

— Легче, соколенок. Уверен, мысли Дугласа, вашего Безымянного Бога, я тоже помню лучше тебя. Ведь это создатель рашадов, фанатик от науки, безумный исследователь, который отчего-то стал покровителем самой разумной ветви генетической программы, яссиров.

Александер опять потянулся за лекарством: после бури любое упоминание рашадов заставляло его нервничать.

— Вы — пятое поколение, вы должны жить будущим, а не трястись над прошлыми победами человечества. Через два, ну, может быть, через четыре поколения, полностью исчезнет нужда в яссирах и аасимах, как уже сейчас она исчезла для рашадов. Господа, недавняя буря и аасимы на стенах скоро станут прошлым! Или у нас будут новые генераторы, или мы уничтожим бурю как таковую, но это точно очень скоро случится.

Профессор разволновался, начал, прихрамывая, расхаживать по амфитеатру и размахивать руками.

Аудитория шумела и перекатывалась словами: воспоминаниями о буре, восхищением, злостью. Юное поколение не пострадало, да и не выпускали их на стену. А вот третье и четвертое заметно поредели, потеряли около двадцати процентов численности. Алекс скрипнул зубами и спустился вниз, к центру зала.

— Гениальность создателей Проекта «Защитник» в том, что они создали систему с запасом прочности, выдержавшим пятьдесят поколений скрещивания. Конечно, был инструмент контроля в лице рашадов, но начальная структура генов — искусство и прекрасный замысел, замечательная работа. Было несколько вариантов развития программы. Наше общество сумело выполнить цель за пятьдесят поколений. Сносный срок, чтобы исчезли последствия ядерной войны. Человек современный очень похож на человека прошлого, и поэтому очень далек от остальных... представителей рода человеческого.

Доски в аудитории не было, и Александер не мог изобразить схему поселения Пустыни. География не была его любовью. Он задумался, как показать границы городов, но решил не останавливаться на этом.

— Мы остались изолированным обществом. У нас есть технологии, есть знания, но истощается запас биоразнообразия. Создатели не подумали, что человек разумный однажды потеряет возможность создавать плодовитое потомство с человеком пустынным.

Лектор вздохнул, в очередной раз присаживаясь на ступени рядом с тростью.

— Это не совсем то, что я хотел вам рассказать. Но это тоже репродуктивное поведение в обществе. Вам предстоит, соколята, спасти мир: возродить технологию до того состояния, когда мы сможем размножаться без внимательного отслеживания всех зачатий и рождений.

* * *

— Привет, рашад.

— Идентифицировать собеседника по его видовому признаку неприлично. Добрый день, госпожа руководитель направления.

Уголок рта Алекса дернулся. Стройная женщина его лет вошла в кабинет без стука, встала слишком близко к его стулу и, несмотря на худощавость и даже жилистость, казалось, занимала слишком много места. Слишком много места вокруг него. Александер попытался отодвинуться вместе со стулом, но его остановила следующая фраза:

— Напиши, наконец, нормальный учебный план и следуй ему!

— А то что? Ты меня выгонишь? — Мужчина потянулся к спрятанному было лекарству. — Милая, будь спокойнее. Ты меня волнуешь.

Алекс стащил с шеи платок, потяжелевшей рукой расстегнул пуговицы на жилете. Госпожа руководитель направления была хорошим специалистом, сносным управленцем и очень, очень эмоциональным человеком. Мужчина все это понимал, но старый и больной рашад бесился от одного ее приближения. Особенно учитывая, что приходила она в основном чтобы отругать за несоблюдение учебных планов.

Рашад уложил голову на скрещенные руки и глухо проговорил в стол:

— Меня сослали к вам пять лет назад. Та смесь социологии, истории и немногих воспоминаний, что я, скажем так, читаю, нужна студентам только для отдыха между вбиванием в голову нормальных научных знаний. Они приходят ко мне из мастерских, с воспоминаниями о роботах и защитных костюмах, и уходят в подвалы биологов, ковыряться в чашках петри. Думаю, я имею право читать эти лекции так, как хочу я. У нас коммунизм, спасибо подземным фермам, и паек достанется каждому.

Дария. Женщину, своим эмоциями заполонившую кабинет, звали Дария. Какое подходящее имя у ученой: знающая, обладающая благостью. Александер снова горько усмехнулся:

— Говори уже, зачем ты на самом деле пришла.

Женщина будто выдохнула и тут же перешла к делу:

— Нужна помощь. Побудь мышкой для препарата, я тебе отпуск дам.

— Чтобы я в этом отпуске вышел за стену, прямо в объятия божественного покровителя наших прекраснодушных аасимов?

— Я могу поменять твой учебный план. Могу синтезировать новое обезболивающее. Личное.

— Договорились.

Дария удивленно подняла бровь: она рассчитывала на продолжительную конфронтацию. Но, раз дают, надо пользоваться. Женщина вытащила из кармана шприц.

Александер, не поднимая головы от стола, вытянул в сторону руку. Женщина прямо через ткань воткнула иглу в плечо.

На несколько минут в кабинете застыло напряженное молчание. Когда не появилось ни галлюцинаций, ни припадков, ни пены изо рта, Алекс недовольно спросил, поднимая, наконец, голову со стола:

— И чего мне ждать, о милосердная?

— Ты же знаешь про рашадовскую память? — Дара говорила немного неуверенно, волнуясь о своем эксперименте.

— Я очень много знаю о генетической памяти рашадов, благословенная. Что, после этой микстуры ко мне придут мои боги? Так не надо было стараться, я давно с ними знаком.

— А... ты же знаешь, что в этой памяти не только боги и информация, но и... воспоминания?

— Я смутно помню даже племя, где мужчины закрывали лица, а женщины были главой семьи: в нем купили мальчиков для программы «Защитник», и их кровь помогла в создании аасимов. Женщина, я многое помню, но не понимаю, чего ты ждешь от своего изобретения в моей крови.

— О! А остальные помнят намного меньше. Ты можешь реагировать не по плану.

Александер уронил голову на стол и закрыл глаза. От удара трость, прислоненная к столу, упала на пол. Старому рашаду снились сны, очень реальные сны-воспоминания, в которых и не сразу распознаешь сон. Пожалуй, впервые в его снах не было богов и галлюцинаций.

Практические уроки генетической памяти

Практические уроки генетической памяти

Сорхе стоял у окна и курил. Александр лежал в кровати и пил виски.

Его брату повезло с генетикой и деньгами. Белая кожа без пигмента, по-индийски пухлые губы и вылепленный нос. Замечательно развитое тело, не сухощавое, с нормальным количеством жира. На внутренних поверхностях руки виднелись уплотнения боевых модификаций, как дань современным технологиям на левом запястье туго сидел браслет коммуникатора. Кроме коммуникатора на мужчине ничего не было.

Александр Фиай ощупывал брата взглядом жадно, с едва сдерживаемых желанием отобрать немного генетического материала в свое хранилище. Впрочем, кроме этого логичного и обоснованного желания его посещали еще несколько необоснованных.

Сорхе затушил и выбросил сигарету, потянулся, коротко размялся. На гладкой светлой коже не было запечатлено ни одного шрама, брат всегда вовремя успевал добраться до врачей и лекарств. Полуденное солнце резкими тенями очерчивало мышцы, не скрытые одеждой. Сорхе не щурился, но его зрачок сокращался, и глаза казались огромными и младенческими, насыщенно-синими.

Александр допил и швырнул пустой стакан в дальний угол комнаты. Это действие придало смелости.

— Зачем я здесь, милый Сорхе? Что тебе от меня надо?

Альбинос плавно и тягуче разворачивается, смещается в тень стены. Окно темнеет, подчиненное сигналу коммуникатора. Кожа Сорхе, кажется, даже немного светится в полумраке.

— А ты хорошо держишься для человека, который неделю назад потерял смысл жизни. Дерзишь старшему брату. Будь осторожнее со своей Семьей, Сашенька.

Александр скрипит зубами от такого обращения, но не двигается с места. На противоположной стене вспыхивает экран, включается запись его грандиозного провала.

Полевые испытания роботов-защитников, способных защитить человечество от последствия ядерной войны...не преуспели. Сначала они запутались в веревках транспортера, потом потеряли ЗИП, потом случайно разворотили половину направленных на них камер. А еще убили половину из тех, кого, по сценарию, должны защищать.

У Алекса щемило в груди при виде его хороших o’nak, маленьких восьминогих механизмов. Впрочем, сердце подводило давно, и не стоило верить, что это из-за роботов. Идея провалилась, автоматические устройства никогда не защитят человека в условиях постядерного мира, пора понять и смириться. Понять помогли чертовы испытания в болотах Ирландии, на исторической, мать ее, родине. Смириться — неделя запоя и увлекательное чтение журналов по современной генетике. Здорово отвлекает.

Еще где-то в неосознанном плескалась вера в то, что ядерная война неизбежна, выжить хотят все, и военная фракция Объединенного Совета Европы вот-вот свяжется и предложит возобновить сотрудничество.

Но связался Сорхе, старший брат. Правда, общих родственников у них только двоюродная бабушка, но в иерархии Семьи эта гадина была выше него. Впрочем, так ему и надо.

Неосознанное размахивало флагом и указывало на Сорхе.

— Драгоценная Семья отказалась от меня семьдесят лет назад, оставив с титановым коленом. Получить травму, видите ли, недостойно.

Сорхе молчал и улыбался. Шире и шире. Глаза рядом с этой улыбкой оставались шальными и немного злыми. Алекс спустил ногу на пол, встал, немного шатаясь. Его вело от спиртного и хотелось злиться.

— Обожаемый брат мой, полвека при средней продолжительности жизни в три — это немного, но гребаных полвека от Семьи не было ни письма, ни звонка. И двадцать лет назад появляешься ты, просишь поставить боевые импланты, приносишь их документацию, потом улетаешь воевать в Каир. Ха-ха. Спасибо за документы, мне пригодилось. Потом кто-то из наших же сливает информацию по генетическим разработкам. Спасибо, вы пристально следили за моей докторской! И ведь потом вы защитили все, обозначенное в работе, патентами? Ведь и правда, интеллектуальная собственность члена Семьи может быть востребована любым другим членом Семьи...

Прихрамывая, мужчина подходит к Сорхе и опирается на стену рядом с его плечом. Их лица разделяет не больше полуметра.

— Обожаемый брат мой, — альбинос не морщится от этих слов, но его зрачки меняют размер — зачем я сдался Семье сейчас, после провала с военными? Поверили наконец, что смертны, а наш мир почти перешагнул порог ядерной войны? А с чего вы взяли, что я вернусь?

Сорхе не двигается, только смотрит Алексу в глаза. Александр отводит взгляд, тут же спотыкается об обнаженное мужское тело, мечется, упирается взглядом в стену.

— Обожаемый брат мой, — интонация поменялась, хмель исчез. В голосе мужчины осталась обреченность, — если Семье Фиай что-то от меня надо, пусть идет нахер.

В люксе одной из дорогих дублинских гостиниц стоит душная и пьянящая тишина. Александр берет еще одну бутылку из мини-бара, идет к кровати, садится сам и укладывает больную ногу. У кого-то от бурной юности остаются дети, а у него — титановый манипулятор робота в колене, немного в бедре, и большей частью между берцовыми костями. И исправить это можно только отращивая новую ногу целиком, а без поддержки Семьи сделать это невозможно. Да и с поддержкой... нормальных регенераторов еще нет.

Мысли свернули на проторенную дорожку увечья. Алекс поморщился и глотнул виски. Надо или починить это, или отрезать и сделать нормальный протез. Или смириться.

Сорхе подошел к кучке своего костюма с другой стороны кровати. Чертов военный, даже нормальную одежду не носит, только новомодные комбинезончики. Впрочем, сегодня Алекс узнал, что эти технологические комбинезончики и трико носят на голое тело. Было немного смешно.

Слева маячила задница брата. Потом в Алекса прилетела упаковка таблеток от опьянения.

— Если хочешь нормально заниматься делом, братик, — голос Сорхе, и так достаточно низкий, это слово и вовсе промурлыкал, — выпей это. Поговорим, когда сможешь нормально думать.

Александр решил обидеться, уж думать-то он умел в любой ситуации. Но уважение перед старшим членом Семьи такая забавная штука... Алекс проглотил таблетку, запил из бутылки, которую до сих пор держал.

Сорхе вытянулся рядом на кровати.

Экран на стене замерцал, там появились документы про генное конструирование. Алекс заинтересовался: сформировать защитника для человечества на базе человека, чтобы не мучаться с запасными частями и алгоритмами. Создать такое человеческое общество, которое сможет защитить другое общество от радиации.

Дальше пошли кадры ядерных испытаний. Это неинтересно, Александр уже успел изучить, как выглядит земля после ядерных испытаний.

Последним кадром расчетливо были выведены досье его институтских друзей.

— Мой обожаемый брат, это... это замечательно!

Сорхе опять смотрел на него с той же самой улыбкой.

— Но я только что провалил прошлый проект, и на этот никакой военный совет не даст денег. Ну не Семья же, в конце концов.

— Именно Семья, братик. Мы даем тебе фонды и военную поддержку, ты реализовываешь этот проект. И, пожалуйста, успешно. Вещи в моем чемодане, одевайся и мы летим на презентацию.

Алекс заткнулся и пошел к чемодану. Сначала, конечно, в душ, потом завтракать... или это был обед? Но тем не менее сборы затянулись не более, чем на два часа.

Чемодан собирался модником. Но модником, который, как минимум, читал досье Александра. Ему достались рубашка, жилет, пиджак, платок и килт. Даже про коленный бандаж не забыли. И положили трость.

Мужчина немного удивленно посмотрел на себя в зеркало. Поправил платок. Повесил трость на локоть. Растянул губы в улыбке. Еще бы почитать тезисы — и можно идти защищать проект.

Подошел Сорхе. Брат был одет в белоснежный саронг, рубаху и тюрбан.

— Хорошо выглядишь, обожаемый брат.

Сорхе сжал челюсти и положил руку на плечо Александра.

В самолете Алекс успел набросать тезисы. В зал совета Объединенной Европы он зашел самоуверенно и гордо. За его спиной была Семья и, самую малость, вера в успех этого проекта.

— Я хочу представить вам, дамы и господа, проект «Защитник», проект, важный для всего вида Homo Sapiens Sapiens...

После выступления и предварительных договоренностей братья разъехались. На следующее утро Александр узнал, что вчера Сорхе стал главой Семьи.

* * *

— Алекс! Александер! Что вы видели?

Старый рашад чувствовал себя еще более обреченным и больным, чем обычно.

— Я видел, как Александр Фиай, наш Господин Пустыни, трахался со своим братом. И не сказать бы, что хочу увидеть еще раз. Так что, Дара, не надо больше тестировать препараты...

Закончить фразу Алексу не удалось, его наконец догнали давно ожидаемые последствия: тошнота, рвота, озноб. Через шесть часов, глубокой ночью, во время Темной Госпожи, Алекс почувствовал, что вот-вот скоро увидится со своими богами.

— Дария, мы договаривались об обезбаливающем.

Уставшая ученая села напротив него и положила на стол стопку таблеток. Алекс одну за другой проглотил три штуки.

— И как это действует?

В покрасневших глазах Дарии виделся вопрос. Алекс огорченно развернул свой вопрос:

— Какие побочные эффекты?

— Ты, наверное, уснешь.

Александер почувствовал, как его губы растягиваются в той самой улыбке, которую он видел во сне в исполнении Сорхе. Принуждая себя, рашад рассмеялся:

— Дара, милая, все же знают, что такое рашады. Нам больно и на периферии сознания пляшут боги всю жизнь. Ты предлагаешь мне всю ее проспать?

Эту ночь Алекс действительно проспал, а потом выбросил таблетки.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

вот мы выросли и никогда не умрем
дальше вечное сорок два
и жуткое послезавтра

вот мы выросли, и никогда-никогда
нет и не будет полетов
под знаменем пена

вот мы выросли, и живем далеко:
на островах за атлантикой,
под британской короной

вот мы умерли. не рассказать никому
про бикини-атолл и про атом
мы умерли, дети прогресса

@темы: чёрновик, тексты, стихи

---

про самореализацию

я потом это допишу. или нет.

люди давно достигли беты кассиопеи

люди прекраснодушны умны добры

люди легко преодолели кризис тридцатилетья

или просто вечно юны

за зеркалом мрачная тварь ютится

пьет кофе вместе с тобой и курит в окно

едет на сто сорок первый ярус работать

надираться в стельку - в сто двадцать второй

@темы: чёрновик, тексты, стихи

---

Не уверена в этом тексте: о чем он? закончен ли он?

света клинки взрезают облачный полог

падают авиабомбой в лесные чащи

как бы сей призрак ни был тебе дорог

время настанет уйти от спящих

на переломе зимы седлай лошадку:

верному самолету бензин и бомбы

как бы ни милостив Он к солдатам

лучше наверх уходить без злобы

@темы: чёрновик, тексты, стихи

---

В декорациях ситкома четыре стенда и машина:
Маленький американский городок, уютный дом, газон,
Окно напротив раковины для посуды
(Не забывай садовых гномов);

Кофейня, где есть диван и целая корзина
Сладостей, которые подходят к утреннему кофе (сварен
В классической кофемашине, крепок, и рассудок
Пробуждает для дневных работ и перерывов);

Неизбежна спальня с шелком в простынях,
Ночных рубашках, полотенцах - везде и всюду, впрочем,
Это так неважно, когда сознанием владеет страсть
(Или пары спиртного после диско-бара);

Еще, конечно, офис с разговорами о скоростях-
Которые-растут, доходах, вкладах, о рабочих,
Нанятых вчера. Крутись, общайся, получай скорее власть.
Но помни: психотерапевтам выплатить бы гонорары.

Эпизод с машиной каждый день семь пополудни:
Контролируемый гнев, азарт, адреналин, все это.
Казалось бы - свобода, только вот в автомобиле
Обязателен автопилот и регистратор.

И иногда хотелось бы в запой простой и беспробудный,
Но серии очередной сценарий не об этом.
Опять не изменилась мизансцена, все стабильно,
Все прекрасно. Играет музыка. Ура, мистификатор.

@темы: тексты, стихи

---

Проект Пустыня, техническое.

Задачей было описать встречу неловкого и глупого аборигена - аасима - с проекций человека, который создал генетическую программу.

Юноша стоял в проеме перед машзалом, задевая макушкой косяк. До терминала в центре зала сто шагов.

Он преодолел расстояние одним мощным рывком, и укрылся за терминалом.

Вдруг над его головой что-то засветилось. Аасим отпрыгнул назад, и распластался по полу. Непонятный голос раздавался со всех сторон.

Голос усиливался, потом затихал, был интонационно разнообразен, но абсолютно непонятен. Молодой воин вздрагивал от страха: магия влияла на него, ослабляла и убивала, вызывала боль в голове.

Из напряженной позы он постепенно свернулся в нервный и дрожащий клубок, обнимающий копье, подвывающий от ужаса.

Уж лучше бы простая, понятная буря, которой возможно дать один-единственный ответ. Простая, принесенная господином Пустыни буря. Со злым песком, с твердой стеной под ногами, рукой брата рядом с твоей рукой…

Вокруг аасима медленно появлялось синеватое свечение, рассеивалось, мягко тянулось к стенам зала.

Постепенно синяя дымка заполнила все вокруг, и в ней неясно просматривалась фигура воина на полу, и компьютерный терминал в центре, над которым висела голография стройного мужчины в старомодном даже для довоенных времен костюме.

Неизвестно, сколько времени прошло. Аасим устал и уснул. Проснулся, уставший (от этого спокойный) и голодный. Присел на терминал, уж слишком он был удобен: по пояс, гладкий и устойчивый.

Голос в этот раз раздавался ровно из терминала.

— Здравствуй, аасим.

— Здрасти…

Аасим опять отскочил и удивленно воззрился на терминал. На него укоризненно смотрел прозрачный мужчина и постукивал палкой по полу.

— Сын мой, тебе надо поесть. В третьем коридоре ты найдешь кладовую с пайком. Потом приходи ко мне.

— Да, господин.

---

Маленькая сиреневая тварь

Писалось без сюжета и сколько-нибудь внятной мысли, так и вышло бесформенным. Первая фраза - реакция на цитату на баше, но выдержать ритм не вышло. Я даже написала сюжет для этого на листочке, но кто соблюдает сюжеты, написанные в черновиках? Писать такое без соавтора и беты мне очень сложно - даже, скорее, без живого разговора о и в процессе.

В общем, мини про молодую бригаду ремонта на космической станции. Они безответственные молодые раздолбаи. А бригадир очень хочет казаться взрослым.

Во мне уже очень давно не было религиозного стержня, падре.

— Во мне уже очень давно не было религиозного стержня, падре.

— Джейн, отстань. Джейн, не время играть. Смена уже началась, у нас три корабля в плане на ремонт.

— Зачем ты надел сегодня этот воротничок, падре? Он так мило выглядывает из-под рабочего комбинезона, что я бы... вот прямо сейчас...

Тонкая девичья рука протянулась к желтому вороту комбинезона с кольцом гермозатвора. Ногти уже были в опасной близости от замка, когда девушке в живот уткнулась жесткая кромка планшета.

— Ах, Бласио, ты делаешь мне больно!

— Рабочий день уже начался, мой дорогой специалист по электронике малых космических судов. Зажимать в подсобке рабочих будешь в нерабочее время.

Джейн огорченно взяла планшет, щелкнула переключателем силового поля на поясе, и пошла к доку. Малые корабли, да. Увлекательное путешествие между внешней и внутренней обшивками! Почему они никогда не хотят снимать внешние пластины защиты для удобства техников?

Бласио, довольный от того, что его больше никто не пытается зажать в углу, пошел дальше раздавать наряды на день для своей небольшой бригады ремонта космических судов. Бригада небольшая — да и корабли большие не берем!

Молодой бригадир любил свою бригаду, свою работу, да и вообще старался относиться к жизни со знаком «Дзен». Иначе не получалось, потому что второй половиной бригады, после него и Джейн, были тау-китяне Рикардо и Давид, влюбленные друг в друга, и регулярно пытающиеся затащить кого-нибудь третьего в свой прекрасный союз. Сиреневокожие, золотоглазые компьютерщик и оружейник.

— Я надеюсь, хотя бы вы воздержитесь от предложений сексуального характера?

В ответ Давид, не сползая с колен партнера, лениво протянул:

— Дон Бласио, как вы могли о нас такое подумать? Ну, та-акое...

— Марш работать! Оба.

Рикардо отсалютовал и вытянул вперед длинную ногу в узких лосинах. Давид вскочил рядом и карикатурно отвесил поклон. Но они все же ушли. И оставили кофе.

Бласио оттянул воротник манишки — между прочим, всего лишь голубой воротничок для синей рубашки. Комплиментарного оттенка к цвету рабочего комбеза. Между прочим, никаких ассоциаций с древними религиями.

Пейджер на поясе завибрировал, на планшет пришло новое сообщение. Джейн, рабочее, срочное. И важное.

Но там было всего лишь селфи на фоне развороченного центрального пульта. Ну разворочен, ну и ладно. Все равно заказчику прайс выставлять потом в потраченных часах.

Через две минут опять виброзвонок — снимок — Джейн с каким-то размытым фиолетовым пятном за спиной. Наверняка, кто-то из парней шалит. Они, конечно, дурашливые идиоты, но дело свое знают.

Третьим снимком была опять Джейн с комком сиреневого меха с глазами, зубами и хвостом на руках. Это что еще за тварь?

— Джейн, прием! Джейн, отвечай, у вас все в порядке?

Пирим-пим-пиу, данный абонент не в сети. Да нет, связь в цехе нормальная. А вот корабль внезапно оказался экранирован. И вход задраен — Бласио выглянул наружу и вздохнул. Во что эти идиоты ввязались?

Надо мыслить рационально: позвонить капитану этого корытца, запустить постоянную проверку связи, попробовать взломать дверь, понять, что за сиреневая тварь была на снимке, в конце концов.

На звонки капитан корабля не отвечал. Бласио написал сообщение с просьбой предоставить маршрут корабля. Потом подумал, и скинул такое же письмо знакомому диспетчеру станции. Потом подумал еще минуту, и написал в биологический контроль станции, но отправлять письмо не стал.

А вдруг обойдется?

Отвратительная ситуация.

Бласи не сиделось на месте, и он наматывал круги вокруг корабля. Средний курьер, такой может возить или ценные грузы, или контрабанду. Еще, конечно, информацию, но личные письма в наше время не столь уж и распространены. Или пассажиров. Или негуманоидных тварей, которые могут быть заразны.

Ремонтник остановился около шлюза. Закрыт, задраен наглухо. В лючке внизу торчат провода и планшет Рикардо. О, даже со взломом. Зачем этому идиоту надо было взламывать корабль? Вообще-то во время ремонта предоставляются все необходимые данные...

Хм, а вот и закончено. Бласио с усилием провернул запирающий механизм, потянул на себя дверь. Как замечательно-то, что эти идиоты запустили взлом системы.

Ремонтник стоял в переходной камере, когда на пейджер пришло сообщение от диспетчерской. Какие понимающие лапочки сидят в диспетчерах: корабль в биологически опасных районах не отмечался.

Ура, связь! Как только он зайдет внутрь, надо ждать сообщений от Джейн. И видео тоже, наверное. И тем более объемную съемку.

Бласио нервно подергал воротничок. Внутрь расхотелось.

Минуту спустя внутренняя дверь шлюза разошлась, и на бригадира упало что-то сиреневое, пушистое и хохочущее. Он отплевывался и пинался как мог, но все равно оказался погребен.

— Ну я же говорила, что это ханжа слишком любопытен, чтобы пропустить это. Падре, хватит притворяться, что ты в обмороке. Я чувствую тебя на своем бедре.

Бласио дернулся от такого крамольного предложения и отполз к стенке. В центре шлюзововой камеры лежали Давид и Рикардо, головой в бедро компьютерщика упиралась Джейн, и венчало это безобразий пушистой сиреневой существо с огромным хвостом.

Джейн потянулась ногой к нему, Бласио нервно отодвинулся еще ближе к стене.

Сиреневое существо потопталось, подхватило хвост, пригладило шерстку...

— Дон Бласио, вы присылали мне сообщение... Уверяю, мой корабль не посещал никаких биологически опасных...

Фразу закончить он не успел: снаружи взревела сирена, и в люк ворвался десантник в легком костюме и с гербом биозащиты.

— Не двигаться! Приготовиться к дезинфекции!

Бласио попытался прыгнуть к десантику, но не успел. Его окатила густая струя дезраствора.

Полчаса спустя капитан корабля грустно рассматривал свою сиреневую шерстку, которая слегка потеряла цвет, Джейн его успокаивала и уговаривала не подавать иск на станцию. Рикардо и Давид сбежали в подсобку, отмываться и развлекаться, и Бласио грустно смотрел на планшет. И как это он локтем умудрился отправить письмо в отдел биозащиты?

запись создана: 27.03.2016 в 22:36

@темы: тексты

---

Рашадов не любили

Рашадов не любили. Кто будет любить существо, которое спит весь день, и только к вечеру приползает, чтобы сказать очередную глупость.

Рашадов боялись. Как не бояться человека, который двумя словами может перечеркнуть твое будущее. Для участников генетической программы все просто: или роди ребенка, или умри на благо города. А еще можешь вылететь из репродуктивной программы, и стать безымянным бесплодным, которому не положено радости и долгой жизни.

Рашадов боготворили. Наверное, это авторы генетической программы перестарались с обожанием. Кроме этих калек никто не сможет привести программу к успеху.

***

Маленький домик стоял у самой стены города. Он обветшал: побелка осыпалась; кожа, которой были затянуты окна, лопнула и висела лохмотьями. Цветных плиток, обозначающих течение генетической программы для этой семьи, на стенах почти не было: жители дома умерли много лет назад, и только недавно это жилище занял молодой рашад.

Юноша лежал на кровати и думал над тем, что надо бы встать.

Потом скатился на пол, и еще немного подумал над тем, чтобы встать. Пол был горячий и нисколько не охлаждал кожу. Лежать на нем было, пожалуй, противнее, чем на тахте.

Рашад вытащил из-под кровати осколок темно-синего стекла, и принялся рассматривать свое лицо. Это было мучительным удовольствием: вглядываться в увечья, которые генетическая программа оставила на его лице. Как будто создатели всей этой божественной комедии не могли подумать получше, и дать рашадам просто нормально жить.

Собрав немного сил, юноша поднялся. Дошел до стены. Добрался до двери.

Как хорошо, что уже темнеет, и в острых тенях узких улочек можно добраться до любой части города. Дойти, часто останавливаясь, приседая в стенных нишах или узких проемах между белых домов. Он почти насквозь прошел квартал бесплодных, дошел до района, где живут женщины. Ему требовался или один из крайних домов, или, если не повезет, то центральное общественное здание.

Не повезло, дом оказался пустым.

И вроде он достаточно замотался в многочисленные тряпки — и, вроде, тряпки были чистыми — но на него все равно оглядывались женщины, мимо которых приходилось проходить. Оглядывались с недоумением и омерзением даже.

Надоело.

Устал.

Ему повезло: с той, что надо, он столкнулась на улице. Она хотела уйти, но он приказал остановиться. Приказов слушаются, ха. А смотрят как на урода.

— Тебе пора к озеру.

Женщина уже была неизлечимо больна, двигалась к смерти, но все равно намного здоровее него.

— Мне надо уйти сегодня?

— Сама знаешь. Скоро ты ослабеешь, не сможешь работать и все равно умрешь.

Женщина плотнее закуталась в чадру и поспешила прочь. Рашад сполз по стене вниз и устроил голову на коленях. Краем глаза рассматривал цветную плитку на стенах дома: в этом живут женщины, плодовитые и сильные, способные родить много рашадов. Они точно не будут любить своих детей. И если точно следовать генетической программе, то через пять поколений этот дом опустеет.

Он только что убил свою мать, а она даже не назвала его сыном.

***

На закате рашад стоял в тоннелях у выхода из города. Обрывки сверхчувственного восприятия позволяли ему ощущать, где находится мать. Она действительно пришла к стенам города.

Стояла у ворот и чего-то ждала.

Рашад бездумно рассматривало свое отражение в очередном куске стекла. Лицо в свете грибов на стене было бледным и зеленым. Радужка глаза состояла из нескольких осколков, из карих, зеленых и ярко-голубых кусков. Белки глаз были покрыты красными лопнувшими сосудиками. В целом вид был явно нездоровый.

Рашад нервно хихикнул. Нездоровый. Да.

О, мать двинулась в сторону озера. Что ж, он сможет ее провожать пару фарсахов, а потом можно просто заночевать в тоннелях.

Так можно вообразить, что он ее провожает, а она называет его сыном.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

старье от февраля 14, но вполне годное.

Сердце твое — невысокий забор и два акра земли, окруженные им.

Ты приходишь, и в зеленой траве выставляешь садовых гномов.

Позже приходишь, и вешаешь на калитку замок.

Берешь аэрозольный баллончик, раскрашиваешь землю у забора в кислотно-зеленый и желтый.

Когда ты уходишь, то идет дождь и вместо травы прорастает мох.

Но ты в это не веришь.

Ты считаешь, что сердце — пульсирующий комок мяса.

Мясо не так болит, как трясина, где задыхаются садовые гномы.

@темы: тексты, стихи

---

Ты меня совсем не помнишь, мальчик?

Занавеси шелохнулись, и аасим обернулся на звук. Он ждал увидеть женщину, живую и полнотелую, готовую родить, но вместо этого его взгляд натолкнулся на старуху. С наивностью и бесстыдством он рассматривал ее, ее высушенное тело и пустые руки, а потом сказал:

— У тебя не может быть детей. И у тебя нет еды. Зачем ты пришла?

— Ты меня совсем не помнишь, мальчик?

Гладкий лоб наморщился, пухлые губы непривычно скривились.

— Ты кормила меня и утешала. Давно.

— Давно, мальчик, — тихим эхом женщина повторила слова аасима. — Еще до того, как родились твои первые сыновья.

Ее рука коснулась коротко остриженных волос воина. Она присела рядом с ним, лежащим на подушках, и прикоснулась к плечу. Это прикосновение было горячим и сухим.

— Мама?

— Ты вспомнил, мальчик мой.

Старуха улыбалась. В голосе же аасима было только непонимание: почему к нему пришла она, а не здоровая женщина. Прикосновения матери пробуждали воспоминания о любви, но они сразу тонули в памяти о касаниях других, намного более приятных. За которыми следовал секс, а не стакан солоноватого сока у постели.

— Я не хочу тебя. Зачем ты пришла?

— Увидеть тебя в последний раз, малыш. Мне уже пора идти к озеру.

Уйти к озеру — это умереть. Рашады разрешают некоторым умирать по пути к кислотному озеру в пяти фарсахах от города. Никто из аасимов, правда, не умирал так.

Ровные черты лица аасима опять исказились. Люди часто умирали, но не предупреждали его, что уходят.

— Тебе обязательно умирать?

Пальцы женщины, поглаживающие плечо юноши, замерли. Горячий воздух показался тяжелым, и даже для дыхания надо было приложить усилие.

— Да.

— Ладно.

Женщина направилась к выходу, цепляясь за стены. Аасим прикрыл глаза и задремал.

* * *

Ночь упала на пустыню резко, почти без сумерек, и вспыхнула звездами и инеем.

Жители города потянулись наружу по хозяйственным нуждам, нагруженные волокушами, корзинами или котомками.

Только одна женщина стояла у стены без чадры, укрытая ветхим покрывалом, и никак не могла сделать первый шаг.

Но и она поняла, что никто не станет ее провожать. Последнее паломничество — личное дело человека и его бога.

— Темная Госпожа, мне осталось пять фарсахов жизни, не оставь меня в милости своей...

Опираясь на палку, женщина двинулась вперед. Сначала ей удавалось идти ровно, но позже она начала спотыкаться, падать на песок; останавливаться и надсадно кашлять.

Кашель в ночи раздавался далеко. Также она слышала живые голоса своих бывших соседей. Но чем дальше она уходила, тем тише становились голоса. Уже было пройдено два фарсаха, почти половина пути, когда послышались быстро приближающиеся шаги.

За ней бежал аасим. Тот, к которому она приходила днем. Ее сын. Маленький защитник города, который знает только удовольствия и долг.

— Мальчик мой...

Юноша подбежал и обнял мать изо всех сил, не обращая внимания, что хрустнул посох и, похоже, кости. Нагнулся, прижимая мокрые глаза к материнскому плечу.

Они замерли в неудобной позе, не зная, что делать дальше.

Женщина не плакала. Люди, которые живут пустыней, не тратят влагу попусту.

Наконец женщина отстранила аасима, вдохнула ‒ попыталась глубоко вдохнуть, опять закашлявшись.

— Иди домой, мальчик мой. Тебе надо успеть до рассвета. А я посижу здесь и посмотрю на тебя.

Юноша послушно развернулся и пошел назад. Иногда он оборачивался, но вскоре уже не видел маленькой фигурки под склоном дюны.

Ему надо было спешить. Скоро будет буря, скоро аасимам придется выходить на стены своего города. Защищать детей. Защищать женщин и рашадов. Защищать кого угодно в стенах Города.

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

во мне слишком мало веры

во мне слишком мало веры
мне не выжить этой ночью
мне пустыня тянет жилы
я пустыне ленный рыцарь

Пустыню накрывает крыльями шлейф богов. Их много, а веры в нас невыразимо мало.

Рассвет уже начался, и узкие клинки солнечного света проникают под полог облаков. Пока еще на коже остается ночной холод, пока покрывала из шелка и шерсти, многослойная абайя, прохладны, — мы живы.

Мы живы, мать моя, человек, иссушенный болезнью, пустынью, немилостью и благословением богов — всем сразу. Я привел тебя к ярко-синему озеру для паломничества. Молись Бесплодной, богине великой реки, и не надейся вернуться домой. Я не надеюсь вернуться с тобой, не веря ни в Бесплодную, ни в Господина Пустыни, отца ее.

Мать моя, человек, выкормивший и вырастивший меня, человек, чьи сухие ладони всегда будут символом счастья, принятия и веры, прости меня. Я не был нежен и участлив, я не искал разговоров, не помогал в делах. Слишком быстро бежал по пути долга, задетый полой плаща Безымянного бога.

Две с лишним дюжины бусин в четках в моих руках — что они могут сделать с тем, что ты умираешь? У тебя больше не будет сыновей, генетическая программа отгрызла кусок тебя и назначила меня наследником, будь она проклята. Бури Господина Пустыни сожгли тебя до срока, боги лишили нас той пары лет, которые могли быть, будь прокляты эти боги.

Понимая, что впереди будет только боль и угасание, ты попросила провести тебя к озеру. Последнее паломничество: путь к озеру занимает всю ночь, и вернуться обратно уже нельзя.

Ты сидишь в светлых праздничных одеждах, темный силуэт перед белым небом. Я знаю, что ты уже практически не можешь идти, но не могу встать, и помочь тебе сделать два последних шага к воде. Кислота в озере убивает быстрее болезни. Значит, тебе придется не так долго терпеть.

Зачем-то ты скидываешь абайю, оставшимся в нижнем платье без рукавов. Смуглая кожа на руках обтянула кости и выглядит как тонкая бумага. Ты поднимаешься с трудом, опираясь на посох, и делаешь шаг вперед. Еще один. Вода лениво подползает к краю ткани у ног.

А я...

— Мама! Не умирай!

Обернувшись на мой крик — этот сиплый звук был криком? — ты не удерживаешь равновесия и падаешь на спину.

Прощай, мама. Прости меня, пожалуйста.

Я поднимаю абайю, стряхиваю песок, и накидываю еще один слой ткани поверх своего плаща. Закутываю голову плотнее, солнце уже начинает жечь открытые участки кожи.

Под плащом я перебираю четки — две дюжины и еще три — и понимаю, что я больше не вернусь в свой город.

Прощай, город с белыми стенами, оплот жизни в бесплодной Пустыне. \Прощай, город, я больше к тебе не вернусь.

В сознании всплывают дороги, подсказанные Безымянным богом.

Одна из бусин в четках едва заметно похрустывает.

Сколько во мне веры? Хватит ли ее, чтобы выжить в дороге?

@темы: тексты, Проект Пустыня

---

Первая.

Стены города сложены из оранжевого камня.

Еще пока нет стен, нет города, нет мира постядерной пустыни.

Есть только комната с серыми стенами и серым потолком, твоя кровать, туалет за ширмой в углу. У тебя есть рубашка, которую в конце недели надо отправлять в утилизатор, и получать новую.

У тебя есть двадцать четыре часа в сутках. Десять из них заняты сном, от двух до четырех — тесты и разговоры в лабораториях разработчиков. Остается десять.

И это все, что есть у тебя.

Руководителя направления зовут Дуглас

***

Руководителя направления зовут Дуглас. Он ученый, он ходит в белом халате, он безумен. Шесть лет назад он подошел к тебе, смирно лежащей на кровати, и удивленно поднял брови:

— Женщина? В линии рашад? Очень странно.

Тонкие белые волосы Дугласа сияют в свете лампы и медленно колышутся.

— Простите, Даг. Это моя ошибка. Возможно, при первичном скрещивании пропустили хромосому...

Тебя защищает специалист, которого все следующие шесть лет ты будешь видеть ежедневно.

— Прекрати. Это неперспективно. Тебе заняться нечем?

— Это хорошая линия, это рашад со всеми признаками, женщины обычно более ста...

— Ладно. Развлекайся.

В тот день у тебя впервые взяли кровь и отправили на испытание выносливости. С того дня ты начала отсчитывать свою жизнь.

Все, что изменилось с того дня — до дверной ручки не надо дотягиваться на цыпочках. Можно просто опустить руку.

***

Первое время исследования продолжались по десять-четырнадцать часов. Потом исследователи поняли, что ты не собираешься умирать, как остальные их подопытные, и немного замедлили темп.

Правда, в последний год появились мальчики, которые доживали до четырнадцати. Такие же, как и ты: с нечеловеческими многосекторными глазами, со способностью разговаривать с кровью. Иногда вы садились в кружок в лаборатории, выбирали наугад людей, и рассчитывали, какие у них получатся дети.

Правда, у тебя никогда не получалось так быстро, как у них.

Мальчики никогда долго не были одни и те же. Они заболевали, начинали кататься по полу и кричать проклятия, бились головой о стену, а потом просто исчезали. Больше их не приводили в лаборатории.

А ты оставалась.

Все предыдущие шесть лет.

Сейчас кое-что изменилось. В комнате появился экран, где можно было видеть казармы аасимов и их тренировки. И еще один, за которым всегда кружился оранжевый песок.

***

На то, чтобы Пустыня проникла в стены крепости, понадобилось еще десять лет. Однажды разработчики поняли, что от материала — от тебя — больше нечего получить: новые рашады были лучше по всем показателям кроме, пожалуй, количества, жизненных сил. Тебя не стали утилизировать, а дали доступ к архивам литературы и возможность общаться с другими детьми лабораторий. Ты и общалась, становясь матерью для аасимов, воинов, защитников, вечно юных голубоглазых великанов. Сестрой для яссиров, соколов пустыни. Равной для рашадов, частицы сердца твоего, света генетической программы «Проект „Пустыня“».

Тебе дали возможность жить.Ты знала, что к дню совершеннолетия уйдешь из лаборатории со своим народом.

Все было готово.

Маленькие роботы, похожие на черепашек, заканчивали постройку восьми городов в наименее зараженных частях Пустыни. Дуглас умер от сердечного приступа в разгар работы, довольный, что сумел создать рашадов. Надземные коридоры исследовательского центра оккупировали мутировавшие после ядерной войны твари.

И аасимы, встав плечом к плечу, могли защитить братьев от опасности радиационных бурь.

Небо не светлело, но им не надо было этого. Достаточно было дойти по подземным коридорам к городам, и начать там жить.

Для этого нужно было бросить создателей.

Так, как они бросили тебя: просто не обращать внимания, дать порцию свободы и забыть. Не приближаться. Не разговаривать. Оставить со своими мыслями и желаниями. Оставить одну на десять часов, не считая сна.

Ты не стала выбрасывать рубашку в утилизатор. Техника начинала сбоить, одежду надо было носить дольше, а то и вовсе — чинить.

Правильно. Ты просто дашь умереть руководителям проекта.

***

В урочную ночь вы вышли к коридорам с поклажей. Впереди шли аасимы, готовые своим телом уничтожать радиационное заражение по пути. Потом, вперемешку, женщины и слабые рашады. Бесплодных, которые могли бы нести вещи, в вашем поколении еще не было. Вместо них с вами шли роботы-черепашки. Разного цвета, в зависимости от маршрута. Ты выбрала для себя оранжевый.

Строй замыкали яссиры. Они слабее аасимов, но защитить тоже смогут.

Ты смотрела, как в тоннелях исчезают восемь человеческих змей. Уже ушли Сиреневый и Зеленый город. Оранжевый виднелся вдали, и бегом ты могла его догнать.

Обернувшись к воротам ангара, ты увидела там женщину в рубище. Это была Мари, дочь руководителя проекта.

Кажется, она плакала.

Ты побежала следом за своим народом.

***

Проект «Пустыня» вошел во вторую стадию. Вас ждало много-много поколений выживания.

Тебя запомнят, Первая из рашадов.

@темы: тексты, Проект Пустыня